Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа

Судьбу изображают с повязкой на глазах, но Тангейзер в это не верил. Его судьба, когда ей этого хотелось, передвигала свои фигуры очень энергично и ловко. Он это одобрял, хотя и сомневался, что ей нужно его одобрение.

Нос баржи был немного повернут влево. Через пятьдесят ярдов Матиас сменит курс, чтобы ударить в заграждение под углом сорок пять градусов в то место, где соединяются две правые четверти плоской дуги. Если цепи порвутся, тем лучше. Если же нет, то корма уйдет влево, и баржа прижмется к заграждению бортом. Пламя на носу сделает рыцаря невидимым с пристани правого берега, а построенный редут защитит его от выстрелов, позволив заняться людьми с шестами.

Уголь загорелся еще до первого моста, и, судя по оттенку пламени, жар был такой сильный, что мог расплавить железо и воспламенить другие мешки, лежавшие дальше. Яркий свет не позволял рассмотреть центральную треть заграждения, но Тангейзер выбрал судно по правому борту, на которое можно было высадиться, и послал стрелу в грудь единственного находившегося на нем человека. Потом он посмотрел поверх левого борта, увидел четырех человек на плашкоуте и начал палить в них. К тому времени, как он снял третьего, стрелять было уже не в кого. Часть ополченцев убежала по понтонам к левому берегу, а остальные залегли на дно лодок.

Граф де Ла Пенотье использовал лук, который нашла Паскаль, и оставил румпель не больше чем на пять секунд, чтобы положить оружие на ступеньку редута и вернуть две стрелы в колчан.

Почувствовав, что нос баржи повело влево, Матиас оглянулся. Румпель за его спиной был повернут. Тангейзер налег на рукоятку. Руль двигался с трудом, словно сквозь грязь, а затем и вовсе остановился. Послышался тихий крик. Из воды появилась маленькая белая рука и ухватилась за вырезанную на руле русалку.

Отпустив румпель, который тут же вернулся в прежнее положение, Тангейзер бросился на корму и перегнулся через борт. За правую сторону руля держался мальчик. Вероятно, баржа догнала его, и он использовал свой шанс. Ребенок, похоже, был голым и из последних сил дрыгал ногами, пытаясь выбраться из воды. В результате руль еще сильнее прижимался к левому борту, поворачивая баржу.

Иоаннит опустился на колени и протянул руку, чтобы вытащить мальчика.

Мушкетеры заняли удобную позицию и проявили должное терпение. По собственному опыту рыцарь знал, что пуля из гладкоствольного мушкета с расстояния больше тридцати ярдов не представляет особой опасности. Мушкеты использовались – если не считать устрашения – для залпового огня по большим скоплениям противника. Внезапный поворот баржи открыл корму, которую раньше защищал редут из мешков, а мушкетов на берегу было много.

Тангейзер ухватил мальчика за левую руку и под правую подмышку. Поднимая его из воды, он увидел вспышки фитилей, прижал ребенка к груди и повалился боком на палубу. Что-то ударило его в живот. Матиас перевернулся на спину. По его бокам текла кровь – но чужая. Мальчик в его руках обмяк и не шевелился. Госпитальер приподнял его и увидел у себя на животе лужу крови, а в ней – мушкетную пулю. Сдвинув тело ребенка в сторону, он привстал на одно колено. Пуля скатилась на палубу.

Румпель.

Тангейзер приподнялся, а затем снова опустился на одно колено.

На шее мальчика, под скулой, было ярко-розовое родимое пятно.

Матиас вспомнил, как рука матери поспешно прикрыла это пятно, словно боялась, что мальтийский рыцарь примет его за отметину дьявола. Мальчик улыбнулся ему у ворот Парижа – самое яркое впечатление за много дней.

Тангейзер взял ребенка за плечи. Голова его безвольно болталась.

– Вы же ушли. Выбрались из Парижа. Зачем вы вернулись? – с досадой прошептал иоаннит.

Матиас сам не понимал, почему так расстроился. Мертвых мальчиков в реке было больше, чем рыбы. Он собственными руками, не поморщившись, убирал их трупы, расчищая дорогу Гриманду.

– Я тебя не знаю, парень. Откуда ты знаешь меня? – спросил он едва слышно.

Выгребная яма отвращения, на дне которой лежали его давние воспоминания и в существовании которой он редко осмеливался признаваться даже самому себе, переполнилась, выплескиваясь через горло. Тангейзер знал этого мальчика. Он завидовал ему. Потому что для того все уже закончилось.

Рыцарь осторожно положил убитого ребенка на палубу.

Потом он встал и потянул за румпель. Ничего не произошло.

Госпитальер подергал румпель, но тот все равно не сдвинулся с места. Свесившись за корму, Тангейзер провел рукой между ахтерштевнем и рулем. Мушкетная пуля толщиной с его большой палец застряла между ушком верхней оси и деревянным рулем – ее верхняя часть расплющилась о металлическую ось. Пуля была еще теплой. Матиас попытался выковырять ее, но сломал ноготь. Горячий свинец попал в щель и расплющился о железо – и в результате руль заклинило в повернутом состоянии. Рыцарь двумя руками ухватился за заднюю часть руля и дернул. Дерево заскрипело. Он снова нащупал пулю. Та деформировалась еще сильнее, но не сдвинулась с места.