Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа

Тангейзер вытащил из-за пояса Фроже нож и швырнул его в кухню. Лук и стрелы лежали на полу, возле вонючего матраса. Госпитальер повесил их себе на плечо.

– Дверь преисподней уже открыта для ваших грязных, никчемных душонок, – объявил он обитателям дома. – Уберечь от адских мук вас может только полное послушание. Вставай, Жоко! Отведешь меня в Кокейн.

Со стонами, призванными продемонстрировать его мужество, Жоко сел на кровати.

– Сударь, я не могу ходить, – запротестовал он. – Моя спина… Она почти сломана.

Матиас взмахнул мечом и отрубил ему левое ухо. Он недооценил остроту лезвия, и меч разрезал плечо парня до самой ключицы, хотя рана была относительно легкой.

– Вставай, или я отрублю тебе ноги и найду кого-нибудь другого, – велел рыцарь.

Жоко выпрямился и встал, упираясь руками в колени. Он тяжело дышал и обливался кровью. На стене висел фонарь, каким обычно пользуется ночная стража: свеча под стеклянным колпаком, который цепью крепится к палке. Огарка должно было хватить еще на добрых два часа. Иоаннит попросил Грегуара зажечь фонарь от свечи на столе. Предупрежденный о возможном насилии и жестокости, его лакей держался стойко. Затем Тангейзер приказал Фроже стать на колени и сказал Грегуару, чтобы тот отдал фонарь сержанту, взял спонтон и ждал их на улице. Меч он швырнул на кухню, после чего отступил к двери и поднял арбалет, продемонстрировав Фроже стрелу:

– Ты все рассказал Ле Телье. О милиции, о постоялом дворе. О моих девочках.

– А что мне оставалось, ваше сиятельство? – начал оправдываться тот. – Пожалуйста, не убивайте меня!

– Вряд ли стоит тебя винить, что ты служил не тем господам.

– Ваше сиятельство, я благодарю Бога за вашу мудрость и сострадание!

Матиас услышал негромкий треск. Звук приглушали бесчисленные здания, но его все-таки ни с чем нельзя было спутать. Это был залп из мушкетов, где-то в полумиле к северу.

– Эй, Жоко, твоя сестра повела милицию в Кокейн? – спросил рыцарь парня.

Тот со стоном кивнул. Госпитальер махнул рукой Фроже:

– Надевай свою шапку. И смотри, чтобы Жоко не свалился с лестницы. Торопись.

На улицу они выбрались без происшествий, хотя и с многочисленными стенаниями и жалобами. Тангейзер взял фонарь у Фроже и отдал его Грегуару, в обмен на спонтон. На узких улочках действовать полупикой было неудобно, но расставаться с оружием, отправивших стольких врагов на тот свет, не хотелось.

Снова послышались далекие звуки выстрелов. Тангейзер вел им счет, одновременно раздавая указания. Всем было приказано молчать. Он заставил Жоко обнять сержанта за шею и сказал, чтобы Фроже поддерживал молодого вора за талию. У Жоко действительно были сломаны ребра, и Матиас знал, как это больно. Если слишком сильно давить на него, у парня закончатся силы – тогда Жоко оцепенеет и будет просто ждать смерти. Иоаннит не знал этого человека и не мог предугадать, как он себя поведет, поэтому решил подарить им с сержантом луч надежды.

– Мне все равно, останетесь вы живы или умрете, – сказал он им. – Приведите меня в Кокейн, а там посмотрим. Сержант знает, что я подвержен капризам.

Выстрелы смолкли. Стреляли из семи мушкетов. В темноте, с учетом почти двадцати операций, необходимых для перезарядки, до следующего залпа еще минуты четыре. Жоко и сержант показывали дорогу, а Грегуар с фонарем в руке замыкал шествие. Они двигались на запад. Жоко стонал при каждом шаге. Движение с такой скоростью потребовало от Матиаса громадных усилий воли. Дойдя до перекрестка, они повернули на север. Снова послышались мушкетные выстрелы. Похоже, они нисколько не приблизились к цели и еще не покинули городские улицы. Тангейзер подавил желание пойти на звук выстрелов в одиночку. Он знал, что представляют собой Дворы, – ему приходилось видеть подобные трущобы в Неаполе и Риме. Обитатели превратили их в лабиринты, защищаясь от закона. Звук может быть близким, но чтобы добраться до его источника, нужно преодолеть несколько миль тупиков и извилистых переулков. Луна поднимется выше и еще час будет освещать им дорогу. Госпитальер отстал на шаг и приставил наконечник спонтона к спине Жоко. Несколько своевременных тычков, и раненый парень, причитания которого стали громче, смог удвоить скорость.

Они миновали ряды забранных ставнями окон лавок и четырех стражников, каждый из которых делал вид, что занят своим делом, – благо, сержант не просил помощи. За спиной остались несколько таверн и перекрестков. Снова послышались мушкетные выстрелы, на этот раз ближе, но все еще достаточно далеко.