Валерий Фатеев - Золотая моль

Собственноручно отвела Роману делянку земли, и почти все лето возился он на огороде. А осенью, когда в детдоме традиционно праздновали день урожая, Роману подарили книгу «Энциклопедия цветовода». И еще…

— Я решила завести в детдоме оранжерею… цветы-то всегда нужны. Назначаю тебя главным цветоводом.

Рассаду подарил курорт, на машине завезли землю и саппорель с озера — лучшее удобрение для саженцев. Часть солнечной стороны холла отгородили плотники и сделали оранжерею.

Все свое свободное время пропадал здесь Роман. В первую зиму, правда, не все саженцы прижились, и над цветоводом подсмеиваться стали, но когда однажды заезжим артистам детдомовцы в январе преподнесли роскошный, составленный по всем правилам букет и директриса сказала, что это заслуга Романа, авторитетет его среди однокласников и особенно одноклассниц резко подскочил.

В его жизни появился новый смысл. Цветы примиряли его с тяготами будней. И даже с придирками Нины Вановны. Здесь, в оранжерее, казалось, сам воздух был пропитан ароматом мечты. Да, цветы пахли мечтами. И гвоздики, и темные страстные розы, и тюльпаны — во всех них было что-то нездешнее, почти неземное, сравнимое разве что со звездами. Даже нет — звезды холодны и далеки, а цветы вот они, радуют душу переливом волшебных красок и кружат голову своим колдовским запахом…

Особенно нравились Роману каллы.

Знал бы кто, каких мучений стоило ему вырастить первый цветок. Сколько неудач. Проб и ошибок. Загадки и мучительные поиски ответа. Но однажды в зелени стреловидных листьев вспыхнул острый огонек, и буквально через неделю оранжерея как белым сиянием заполыхала.

Даже курортники, и не только отдыхающие, но и начальство приходили смотреть, и самая главная их цветочница, пожилая невысокая женщина с темными от постоянной работы в земле руками, назвала Ромку талантом.

— Идти тебе, милок, по цветочной линии. В ней твое счастье.

А на другой день все каллы оказались срезанными.

Ошеломленный, тупо озирал Роман свое несчастье.

И на влажной мягкой земле увидел отчетливые отпечатки женских туфель далеко не женского размера.

Он знал, чьи…

— Не подходи! — взвизгнула Нина Вановна, закрываясь руками. — Это Антонина Петровна приказала: уезжает она, для банкета.

Он долго не мог поверить.

«Как она могла… — ворочалась в голове мысль. — Без меня… да я бы ей все до единого цветочка срезал, жалко, что ли. Что же, ее улыбки, доброта, разговоры — все только показное, и я для нее тоже просто псих?»

Сам не помнил, как вернулся в оранжерею, как ломал, вырывал, топтал стебли, как хрустели соцветия и розовые бутоны расплывались под ногами кровавыми пятнами. Бессонные ночи, мечты, красивые слова, книги все, всё вон, всё обман! Потом долго в одежде и грязной обуви лежал на кровати, и страшная холодная пустота была в нем на месте души.

Через несколько дней в класс заглянул завуч и приказал:

— Собирайся! Поедешь в Магадан, будешь учиться в школе-интернате, Антонина Петровна тебя устроила. А будь моя воля, я бы тебя не школу-интернат, а…

И он долго расписывал, куда бы он направил Романа, будь его воля.

…Он не пошел по цветочной линии. В его квартире нет ни одного цветка, даже безобидного фикуса…

И силу Закона пришлось ему узнать на себе совсем с другой стороны. В пятнадцать лет его судили за браконьерство: поймал десяток кетин на закидушку, браконьерство! Жрать нечего было, вот и ловил. К тому времени он сбежал из училища, браконьерством промышлял.

А настоящий срок он получил за хулиганство и там. Уже в колонии добавили ему еще один — за клевету и обвинения на офицера-надзирателя, якобы пристававшего к нему с гнусными намерениями. Хотя в колонии и за ее пределами все и так знали, что Прыщ — так кликали вертухая — был педиком.

Кроме Гитлера и Геббельса читал Роман и местные газеты. Читал по-своему, выискивая между строк подтверждения своим мыслям: все начальники гады. Да что там между строк, только об этом и писалось.

Гад был для него и Букетов.

Лично Роману губернатор ничего не сделал — он даже не знал о его существовании. Но Букетов олицетворял собой власть, был ее верхушкой, и этого для ненависти было вполне достаточно.

— Стрелять вас надо, стрелять! — скрипел Роман зубами.

Кто видел, кто слышал — неизвестно. Но однажды к Роману в дешевом кафе подсел человек.

— Есть разговор.

— Базарь, — милостиво разрешил Роман.

— Шеф хочет тебя видеть, не я.