Людмила Файер - Файерфокс – Огненный лис

– Мы хищники, – наконец ответила Ма. Мы не едим злаки, как грызуны, не едим ягоды и грибы, как белки или даже медведи, не едим корешки и почки, цветы и плоды, как многие из живущих. Мы даже не падальщики, как колючие ежи или крючкоклювые стервятники. Мы хищники. Нам всегда нужна свежепойманная добыча и горячая кровь. Иначе мы станем болеть и уйдем за Грань Мира в жестоких муках. Такими нас создали, и мы бессильны это изменить. Поэтому мы не можем и не стремимся делать запасы. Они бесполезны для нас. Мы все равно не сможем этим питаться. Ты понял, мой маленький, но не по возрасту умный, солнечный мальчик? Только свежая добыча и горячая кровь! Иначе мы и нам подобные не выживут в лесу.

– А почему нас не создали всеядными, ма! – поинтересовался я. – Ведь насколько было бы проще жить, если бы все могли есть всё подряд!

Моя мысль так чесалась у меня в голове, что я даже наморщил лоб, чтобы она перестала там ползать.

– Сын, – тихо сказала Ма, – мы приходим в этот Мир такими, как приходим, и не нам выбирать наше обличие или судьбу. Радуга заботится об этом. В этот раз ты пришел золотым котенком, а в следующий раз можешь прийти черной пумой или белым снежным барсом… На все воля Радуги. И Трех Радужных Кошек. Именно они дают тебе возможность зачаться и родиться там и в таких условиях, которые тебе необходимы по твоей, плетущейся ими, судьбе. И ты не должен роптать! Нет! То, что ты пришел в этот Мир – уже большое благо для тебя! Тебе дана очередная возможность прожить свою длинную или короткую жизнь в своем теле. Ощущать тепло и холод, сытость и голод, любить и продолжать свой род, когда придет время…

…На этих словах глаза Ма сузились и она мечтательно запрокинула голову, вспоминая бурные ночи любви, проводимые ею под стрёкот кузнечиков и пение цикад весной. Какой глубокой тайной были полны тогда ночи… Как сладко млело ее сердце… Какая страсть рождалась в нем от пения ищущих ее любви самцов… Какое головокружение восторга она испытывала, глядя, как мужественные, дикие, свирепые в своей необузданной страсти самцы, сходятся в поединке и бьются до вырванный клочьев шерсти и кровавых царапин на мордах… За нее – обыкновенную, неприметную, маленькую, серую самочку…

…Я и мои брат с сестрой незаметно уснули под это мамино повествование…

И всю ночь мне снились Три Радужные Кошки, горстями бросающие с Радуги еще не рожденные души маленьких котиков. Эти, полупрозрачные, как крылья стрекозы, души, парящие в воздухе и разносимые ветром, мгновенно вырастали в огромных кошек – белых и черных, рыжих и серых, в крапинку и полосатых – и, как бескрылые птицы, растопырив лапы в стороны, медленно планировали вниз, рассаживаясь на деревьях и громко и победно мяукали, рычали, фыркали и шипели, оповещая всех вокруг: "Мы пришли! Мы живём! Встречайте нас!.."

Ну что ж! Хорошо!

О мире другом, не нашем,

Вспомню опять,

Взгляну на опавший цвет,

Не опасаясь ветра.

(Сайгё)

…Незаметно наступило время "золотых деревьев"… Лес горел, утопая в цветах огня: желтом, багряном, оранжевом. Наконец настало мое время. Я был совершенно незаметен в кустах и жухлой траве. За последний месяц я научился неплохо охотиться на лесных и полевых мышей, и теперь, в сезон золотой осени, у меня появилась большая фОра в охоте, по сравнению с братом и сестрой. Погоды стояли сухие и солнечные, хотя и не жаркие. Середина осени жаркой не бывает. Ночи были весьма прохладными. После зябкого туманного утра и относительно теплого дня наступал холодный вечер.

Мы нашли себе новый дом – заброшенную лисью нору. Конечно, там до отвращения воняло псиной, но это можно было перетерпеть. А вот на рассвете примерзать брюхом к траве – терпеть было сложно. Когда по ночам на черное небо вылетали огромные стаи небесных светлячков, становилось очень холодно, и к утру на постепенно увядающей траве появлялся белый налет – выпадал иней. Трава становилась хрусткой и искрящейся на рассветном солнышке. Она достаточно быстро оттаивала, когда на нее падал взор Огненного Кота, становясь неприятно мокрой. Днем его, уже не такие горячие, как летом, усы достаточно быстро высушивали ее, и мы, ловя последнее осеннее тепло, снова и снова с удовольствием кувыркались в ней.

Больше всего мы любили играть в шуршащем ковре опавших листьев. Слой сброшенной деревьями одежды был достаточно толстым, чтобы мы могли нырять в него, с головой зарываясь в ворох золотых и багровых листьев кленов, берез, дубов и осин. Мы играли в "прятки", "салочки" и "большую охоту". В этом разноцветном ковре пряталось множество живых созданий. Мыши бесконечно шуршали, пробираясь под листьями, торопясь натаскать максимум припасов в свои норки. Практически неподвижные на холодном рассвете и очень юркие и быстрые, отогревшиеся днем, ящерки то и дело высовывали свои чешуйчатые мордочки, ловя теплые лучи. Смешно семенящие на своих лапках колючие серые шары – ёжики, иногда целиком облепленные наколотой на колючки листвой, ловили в ней последних жучков, червей, лягушек, не брезговали и уже пованивающей дохлой мышью или умершей птичкой.