Эдгар Берроуз - ТАРЗАН. Том 5

Лишенный не только внешних символов цивилизованности, Тарзан изменился также и внешне, и внутренне. Он снова обрел облик дикого зверя, которым по сути своей и являлся. Его цивилизованность была лишь внешним лоском. Все это делалось ради нее, той, которую он любил, потому что она становилась счастливой, когда видела его таким. В действительности Тарзан с презрением относился к атрибутам внешней культуры. Он обладал богатым внутренним миром и пытливым умом, легко усвоившим все доступные богатства духа. Но он предпочитал не выставлять напоказ свой истинный духовный облик. Цивилизация для человека-обезьяны значила полную свободу во всем свободу действий, свободу мыслей, свободу любви и ненависти. Одежда его отягощала и всегда казалась неудобной. Она напоминала оковы, делающие несчастными многочисленных жителей Лондона и Парижа, и весьма ограничивающая его самого.

Одежда была символом притворства и лицемерия. За ней стояла так называемая цивилизация. Те, кто носил ее, стыдились того, что создано Богом,— форм человеческого тела. Тарзан видел, как глупо и пошло выглядели животные, попавшие в руки человека и по его желанию одетые в различные одежды. Эти жалкие существа демонстрировались во всех цирках Европы. Они были комичны и уродливы. Точно так же, по его мнению, были глупы и жалки люди в одеждах. Иначе выглядели люди, которых он видел в первые двадцать лет своей жизни. Это были, как и он сам, голые дикари, не стеснявшиеся своей наготы. У человека-обезьяны они вызывали восхищение своим великолепным телосложением и пропорционально развитой мускулатурой.

Он всегда восхищался мускулистыми, пропорционально сложенными телами, будь то тела зверей — льва, антилопы — или человека. Было выше его понимания, как одежда может рассматриваться и считаться более красивой, чем чистая, упругая и здоровая кожа. Разве пальто и брюки более изящны, чем нежные изгибы округлых мускулов, играющих под блестящей кожей?

В цивилизованном обществе Тарзан столкнулся с неведомыми ему раньше завистью, эгоизмом, грубостью, превосходящими все низменные проявления жизни, известные в диких джунглях. И хотя мир цивилизации дал ему любимую женщину и нескольких друзей, которых он почитал, даже больше — обожал, он никогда не мог воспринять мир людских страстей так, как, например, это воспринимаете вы или я, поскольку мы с детства знали немного или вовсе ничего о мире джунглей и не представляли иной возможной жизни, как только в цивилизованном мире. Сейчас с чувством облегчения Тарзан сбросил с себя наносную мишуру выдуманных приличий и устремился в родную стихию безо всякой одежды, кроме набедренной повязки. С собой он захватил лишь оружие.

Охотничий нож его отца висел на левом бедре, колчан со стрелами был переброшен через плечо, а торс крест-накрест опоясывала пеньковая веревка проверенной крепости, без которой Тарзан чувствовал себя почти обнаженным, как почувствовали бы себя вы, сбросив одежду и оставшись на улице в одних трусах. Тяжелая военная пика, которую он держал постоянно при себе, крепилась за спиной 'и довершала его вооружение и общий вид. Медальончик, украшенный бриллиантом, с фотографией матери и отца иод инкрустированной крышкой, который он всегда носил на груди, пока не отдал его Джейн в знак своей глубочайшей преданности еще до свадьбы, на обгоревшем теле отсутствовал. Джейн очень ценила этот подарок мужа, никогда с ним не расставалась и постоянно носила его. Но на теле убитой он не обнаружил заветного медальона. Поэтому в счет убийцам он поставил и кражу самой драгоценной для него вещи. Это еще усилило его ненависть. Вернуть обратно медальон, вырвать из поганых лап во что бы то ни стало!

К ночи Тарзан почувствовал, что после длительного путешествия даже его стальные мускулы нуждаются в отдыхе. Хотя преследовать убийц нужно было немедленно, требовалась скорость. Упорство в достижении цели и желание потребовать от немцев гораздо больше, чем «зуб за зуб» или «око за око», дает свой результат лишь с учетом элемента времени — не упустить!

Внешне, как и внутренне, Тарзан превратился в зверя, а у зверей время как единица измерения не имеет значения. Животные заинтересованы только в «сейчас», а поскольку это «сейчас» для них существует всегда, для зверя нет временных границ для выполнения тех или иных задач. Тем человек-обезьяна и отличался от животных, что сознавал — срок, отпущенный ему для мести, ограничен. Но как зверь он настойчиво стремился к цели, и жажда действия заставляла его ускорить движение.