Эдгар Берроуз: ТАРЗАН. Том 5

Когда необходимость требовала, человек-обезьяна сбрасывал с себя, как докучливую одежду, тонкий налет цивилизации. В один миг этот рафинированный английский джентльмен превращался в обитателя джунглей, обнаженного, ловкого и хитрого, словно зверь, и такого же свирепого. Тем более что его подруга была в опасности. Эта мысль не давала Tapзaнv покоя.

Он не думал о своей жене, как о леди Джейн Грейсток, скорее испытывал к ней чувства куда менее утонченные, зато более естественные — пуская в ход силу стальных мускулов, и как предписано законами самой жизни, он защищал ту, которую должен беречь и охранять. Для того ему даны мускулы. В эти минуты Тарзан не был уже членом палаты лордов. Перепрыгивая с дерева на дерево, без устали покрывая огромные пространства, несся к своей берлоге дикий зверь. Это была Большая обезьяна, преследующая единственную цель, исключающую всякие мысли об усталости или опасности.

Маленькая мартышка Ману прыгала, щебеча и бранясь, в верхних террасах леса. Она заметила Тарзана, проходящего мимо. Она вспомнила их встречу, когда он, Великий Тармангани, точно такой же нагой и одинокий, с пеньковой веревкой в руках давным-давно пробирался по джунглям. Сейчас, по прошествии лет, Ману-мартышка была бела как лунь, и в ее затуманенных старческих глазах вспыхнули воспоминания о былых днях, когда Тарзан-обезьяна был верховным владыкой джунглей, колыбели дикой жизни, миллионы лет вершащей свой кругооборот в глубинах этого величественного и страшного леса.

Тарзан пролетал между стволов гигантских деревьев, раскачиваясь на лианах, взмывая к вершинам древних исполинов, выбирая наиболее безопасный и удобный путь. Нума-лев, нежившийся в зарослях поблизости после удачной охоты, моргал желто-зелеными глазами и нервно колотил золотисто-рыжим хвостом, улавливая запах своего извечного врага. И Тарзан не мог не чувствовать присутствия Нумы и других зверей, окружавших его, когда проносился над ними, быстро пробираясь на запад. Время, проведенное в английских гостиных, не изменило его природу, он улавливал легкий шелест, производимый крошечной Ману в древесной коре, и слабый лепет ветвей кустарника, когда осторожно раздвигает их своим шелковым телом Шита-пантера. Он улавливал эти звуки еще до того, как сами Ману и Шита замечали его присутствие. Но как бы ни были остры обоняние и слух человека-обезьяны, и как ни быстро передвигался он сквозь глухую чащобу, в свое время усыновившую его, как ни были сильны мускулы его тела, он все же был смертен.

Время и расстояние накладывали на него какие-то ограничения, и никто так сильно не ощущал эту истину, как сам Тарзан. Его бесил и печалил тот факт, что он не может передвигаться в пространстве с быстротой мысли, и что длинные и утомительные мили перед ним требуют часов и часов невероятных усилий, прежде чем он доберется, вырвавшись из окружающего его лесного лабиринта, на открытую равнину, к месту своего назначения.

Требовались дни, хотя он ночью засыпал всего на пару часов, лишь бы только восстановить силы и поедал пищу чуть ли не на бегу, а почувствовав голод, охотился по пути, не задерживаясь из-за этого. Если антилопа Ваппи или кабан Хорта попадались ему на дороге, когда он был очень голоден, он задерживался лишь настолько, чтобы убить животное и отрезать себе от туши кусок мяса.

Наконец его долгий путь подошел к концу. Он пробрался через последнюю густую часть леса, окружающую непроходимой для обычного человека преградой его поместье с восточной стороны. Тяжкий путь наконец был пройден! Он стоял на краю равнины и смотрел на виднеющиеся вдали строения, на то место, где стоял его дом.

При первом же взгляде глаза у него сузились, а мускулы напряглись. Даже на таком большом расстоянии, на котором он находился от построек, было видно — там что-то неладно. Тонкая спираль дыма поднималась с правой стороны бунгало. Что за чертовщина! Почему это? Дым мог идти из кухни, но как раз с той стороны его и не было, очаг не дымил. Снова Тарзан-обезьяна устремился вперед. Быстрее, чем прежде, ибо его гнал неведомый ему ранее страх. Он, как и все звери, обладал так называемым шестым чувством, а точнее, великолепно развитой интуицией. Она и подсказала ему, что найдет он, подойдя поближе. Прежде чем он достиг бунгало, он уже ясно представил себе ту сцену, которая ждала его там.

Тихо и безмолвно стоял домик, обвитый лозами дикого винограда. Догорающие угли указывали на месторасположение бывших хозяйственных построек. Исчезли, превратившись в смрадные кучи головешек, соломенные хижины его слуг. Поля и пастбища были пусты. Конюшни, коровники, овчарни — все, что составляло ценность и гордость фермы, исчезли, точно их и не существовало вовсе. Тут и там отяжелевшие грифы, натужно хлопая крыльями, поднимались в воздух и кружились над трупами людей и животных. С чувством, почти похожим на ужас, никогда им ранее не испытанный, человек-обезьяна заставил себя наконец войти в свой дом. Первое, что бросилось ему в глаза, вызвало в нем клокочущий гнев, помутивший сознание. На стене гостиной был распят Васимба, добрый великан, сын преданного Мувиро. Свыше года он был личным охранником леди Джейн. Перевернутая и разбросанная мебель в комнатах, бурые лужи засохшей крови на полу, кровавые отпечатки ладоней на стенах и деревянных панелях свидетельствовали о чудовищной и страшной битве, разыгравшейся в стенах бунгало. Поперек небольшого фортепиано лежал труп чернокожего воина, а под дверью будуара леди Джейн в разных позах застыли мертвые тела трех наиболее преданных слуг Грейстоков. И дверь в эту комнату была заперта.