Герасим Успенский - Васька путешественник

Некоторые думают, что чайки — птицы вредные. Они, мол, уничтожают много рыбы. Это печальное заблуждение, особенно в отношении настоящих чаек, например хохотуний. Чайка не умеет нырять, у неё нет ни острых когтей, ни подклювного мешка, и рыбу она может схватить только клювом. Но это возможно лишь тогда, когда рыба плавает почти на поверхности воды или она почему-либо очутилась на самом мелком месте, — совсем у берега. В обоих случаях это будет рыба либо больная, либо мёртвая. Вот такую рыбу чайки действительно хватают и делают тем доброе дело, — они выполняют обязанности морских или речных «санитаров». Главная же пища чаек не рыба, а то, — что живёт на суше — мыши, полёвки, суслики и всевозможные насекомые. Уничтожая их, чайки приносят человеку огромную пользу.

Как-то я вскрыл желудок убитой хохотуньи и извлёк из него… семьдесят три саранчи-пруссика — насекомых, вреднейших для сельского хозяйства.

Чайки приспособлены к воде главным образом потому, что вода защищает их открытые наземные гнёзда. Только на небольших островках, где нет ни лисиц, ни шакалов, ни других хищников, могут безопасно размножаться чайки. Вот почему на острове Круглом и на других островах нашего заповедника гнездовья чаек строго охраняются.

Вернувшись вечером на кордон, я сразу же заметил, что Татьянка чем-то сильно озабочена. Она пошепталась с матерью, а потом подошла ко мне и с таинственным видом заговорила:

— Папа! Ты ничего не знаешь?

— Пока нет.

— У Рафиги есть котёночек, до чего же хорошенький! Вот бы нам такого! А?

— Ну что ж, ты попроси Рафигу, — может быть, она тебе и отдаст его!

— Я просила, говорила, что у нас нет кошки, а у них целых три.

— И что же?

— Всё равно не даёт!

По лицу Татьяны было видно, что она вот-вот расплачется от огорчения. Я посоветовал предложить Рафиге что-либо в обмен за котёнка. Тогда Таня рассердилась на меня и горячо проговорила:

— Папка! Вот ты какой! Как будто я сама не знаю! Я же обещала Рафиге: когда у нашего Бабурика будут дети, то я привезу ей живого пеликанёнка!

— Что же она?

— Она ничего не хочет!

— Значит, ничего и не выйдет. Не могу же я заставить Рафигу отдать тебе котёнка.

Но Татьяна не унималась, она настойчиво просила, чтобы я хоть только посмотрел на котёнка. Видно, не хотела она расставаться со своей надеждой.

Мы пошли в ту половину дома, где жили Мамедовы. Рафига очень неохотно достала откуда-то из-за печки и показала мне совсем ещё маленького котёнка. Он был темносерый, с красивыми тигровыми полосками на боках. Грудь, передние лапы и брюшко у него были чисто белые. Котёнок как котёнок, но что-то в форме его головы напомнило мне огромного кота деда Луки. Тогда я попросил Рафигу показать и мать этого котика. Девочка стояла передо мной, крепко прижав к груди своего любимца, и не двигалась с места. В её больших чёрных как уголь глазах сквозили страх и недоумение. Подумав, что Рафига не поняла моей просьбы, я, подбирая с трудом слова, повторил её по-азербайджански:

— Кюрсат баладжа писигин анасыны.

Рафига, медленно и опасливо озираясь, пошла снова за печь и вернулась с громадной пёстрой кошкой, которую с трудом держала на руках.

Так и есть, — разинская! Теперь уже и мне захотелось заполучить котёночка. Однако высказать это вслух я не решился, так как знал, что Зейнал, желая сделать мне приятное, попросту отберёт тогда у дочери котёнка и отдаст его нам.

Но стоило только посмотреть на Рафигу, чтобы понять её отчаяние. Девочка догадывалась, что угрожает её любимцу.

Я ободряюще подмигнул Рафиге и, взяв за руку свою дочь, направился к выходу. Едва только мы переступили порог, Татьянка уткнулась лицом мне в бок и начала жалобно всхлипывать. Но тут же нас догнал Зейнал, с котёнком в руках. Он заступил мне дорогу и поспешно заговорил:

— Иолдаш начальник! Зачем так уходишь! Твоя кизы хочет маленькую кошку, — возьми, возьми её! Вот она, бери!

«Вот тебе и на!— подумал я.— И зачем только мы пришли смотреть на этого злополучного котёнка?!»

За дверью слышался горестный плач Рафиги. Я остановил Мамедова:

— Зейнал! Не обижай свою дочь, верни ей котёнка! Слышишь, как она плачет? А моя кизы уедет отсюда и всё забудет.

Сказал я это очень твёрдо, и Зейнал понял, что спорить со мной бесполезно. Он смущённо закачал головой и, прищёлкивая языком, понёс котёнка обратно.