Юрий Дмитриев - Человек и животные

У арабов издавна существовала такая единица измерения, как толщина верблюжьего волоса. Трудно сейчас сказать, действительно ли это была единица измерения или образное выражение, но если говорить о верблюжьем волосе всерьез, то он должен был бы служить примером удивительного мастерства природы. Рассмотрев его в сильное увеличительное стекло, можно заметить, что это не простой волос, а целое сооружение, где вокруг основного стержня расположено множество маленьких деталей необычной формы. Вот эти-то волоски — шерсть верблюда — предохраняют его от палящих лучей.

И если снаружи его спина нагрета так, что дотронуться невозможно, под шерстью она сохраняет 40–41 градус — нормальную для верблюда температуру. Впрочем, трудно сказать, какая у верблюда температура нормальная. Днем, в жару, она действительно 40 градусов. Но ночи в пустыне, как известно, очень холодные, и «фокусник» верблюд умудряется понижать свою температуру до 34 градусов.

Если человек болен, у него высокая температура, а затем она резко падает — тело больного покрывается испариной. Таков закон природы: охлаждаясь, тело должно испарить какое-то количество влаги. Верблюду, чтоб «остынуть» на 6 градусов, потребовалось бы испарить не менее 5 литров воды. Но он не может позволить себе такой роскоши. И не позволяет. Он не позволяет себе даже открывать рот во время сильной жары, как это делают многие животные, будто знает, что открытый рот или высунутый язык — это лишнее испарение влаги.

Верблюд и дышит не так, как все животные. Собака, например, во время жары 300–400 раз в минуту вдохнет и выдохнет, верблюд же позволяет себе за это же время лишь 16 вдохов и выдохов.

Но это еще не все «приспособления», имеющиеся у верблюда для жизни в пустыне.

Например, у верблюда толстая, раза в два толще, чем у быка, кожа. И все-таки даже такая кожа не спасла бы верблюда от ожогов, которые он обязательно получил бы, шагая по песку, а тем более ложась на него: ведь песок раскаляется до 60–70 градусов. Но верблюд — на то он и верблюд, чтоб не бояться жары: на ногах и на груди у него толстые мозоли.

Поэтому ходит верблюд по песку совершенно спокойно. Если же надо лечь, опять-таки касается песка он только теми частями тела, которые покрыты мозолями.

Впрочем, верблюдам далеко не всегда приходится приспосабливаться к жаре. Почему-то всегда говорят о верблюдах — жителях жарких стран. Но ведь и в холодных верблюдов немало. Правда, холод легко переносят лишь бактрианы. Они не только выживают в холодном климате — часто проваливаясь в снег по пояс, они работают так же добросовестно, как их сородичи в пустыне. До революции верблюды работали даже на золотых приисках в Якутии, недалеко от «полюса холода».

Таков верблюд — давний и преданный друг многих народов, таинственный «корабль пустыни». Давно уже по многим верблюжьим тропам проложены дороги и бегут автомобили, а все-таки не могут еще люди обойтись без верблюдов. Не случайно сейчас еще в Африке и Азии только дромадеров около 5 миллионов.

Иная судьба у родственников дромадеров и бактрианов — верблюдов, перекочевавших когда-то из Северной в Южную Америку. Эти животные внешне сильно отличаются от известных нам верблюдов хотя бы тем, что у них нет горбов. Первый европеец, увидевший их, писал, что это зверь с головою и ушами мула, туловищем верблюда, ногами оленя и хвостом лошади. Так в 1520 году некий Пигафетт характеризовал одного из диких верблюдов Южной Америки — гуанако.

Гуанако, как и другие дикие верблюды Южной Америки — вигони, или викуньи, до появления европейцев-завоевателей были широко распространены по всему материку. Местное население хорошо относилось к этим животным — если охотились на них, то разумно. Особенно бережно относились индейцы к викуньям — животным, дающим едва ли не лучшую в мире шерсть. До появления завоевателей индивидуальная охота на викуней была категорически запрещена. Раз в 4 года проводилась общественная охота. Впрочем, это скорее была не охота, а облава, когда тысячи людей оцепляли огромные участки и загоняли животных в определенные места. Там их тщательно осматривали и выбирали для убоя лишь неполноценных животных. Остальных выпускали. Часто вообще не убивали, а лишь стригли и выпускали.

Но вот пришли европейцы, загремели выстрелы, началось массовое и бессмысленное уничтожение животных.

Количество викуней стало катастрофически уменьшаться. И не только потому, что их беспощадно убивали, — привезенные лошади и коровы занимали пастбища, и все дальше в горы приходилось уходить остаткам некогда многочисленных стад гуанако и викуней. Сейчас они сохранились лишь в высокогорных, труднодоступных местах в Андах. Викуней в Южной Америке осталось не больше 6 тысяч. Гуанако несколько больше. Но на них до сих пор продолжается охота, и если гуанако не будут взяты под охрану, не спасут их и высокие горы.