Антоний Фердинанд Оссендовский - В людских и лесных дебрях

Долга сибирская зима, черт возьми, долга, и не матушка это, а злая мачеха!.. Нам снова не хватало пропитания, и не могли идти, так как выпал глубокий снег. Снова голод и холод сковывал кровь в жилах и зажигал зеленые и красные огоньки в глазах. Сердце, то било как молотом, то снова проваливалось в какую-то бездну без звука и движения. И мысль, уже однажды отравленная, работала и нашептывала каждому из нас порознь: «Держись и жди, пока умрет более слабый, чем ты».

Я и старый татарин, Юсуф, дождались. Однажды умерло двое наших приятелей. Мы управились с ними быстро и гладко. Один был упитаннее, другой худой и маленький. Устроили лотерею. Я выиграл большого… Снова тянулись дни сытости… Нам хватило трупов вплоть до весны, когда смогли мы продолжить прерванное путешествие.

У меня оставался за пазухой довольно большой кусок мерзлого человеческого мяса, когда Юсуф подошел ко мне и молвил: «Поделись со мной, ведь я голодный!»

«Не поделюсь, ведь в таком случае и я буду завтра голодным!» — ответил я. Он ушел, ничего не сказав, а я решил есть мясо понемногу, чтобы не остаться совсем без питания, до момента, когда с голоду умрет мой последний спутник, татарин.

Однако же уже той ночью я убедился, что мои надежды могут остаться тщетными… Какой-то шорох разбудил меня перед рассветом. Я с трудом открыл глаза и поднялся. Заметил только, что Юсуф привязал к своему поясу тяжелый камень и, крутя им, приближался ко мне. Я сразу понял, что хотел он сокрушить мне череп во сне этим страшным оружием, которое мы, бродяги, называем на жаргоне давних разбойников «кистенем». Он не знал, что я проснулся и стою, готовый к обороне и лучше вооруженный, так как у меня был нож. Он зарычал в отчаянии и отошел.

С той минуты началась самая ужасная мука. Юсуф охотился на меня постоянно, подкрадываясь по ночам, подкарауливая в кустах или за камнями, кидая в меня большие камни или, сходя с горы, скатывал на меня обломки камней или лежащие деревья.

У меня не было ни минуты покоя и отдыха. Мой разум мутился, кровь бурлила, а зубы щелкали… Наконец пришло решение, окончательное, беспощадное и кровавое. С утра я съел последний кусок мяса, чтобы набраться сил и, держа кость в руке, начал приближаться к татарину, который таился в нескольких шагах от меня.

Увидев кость, с ревом какой-то безумной радости, он бросился ко мне. Я понял, что он выпустил из рук тяжелую сучковатую палку, с которой не расставался и которую приготовил для меня, когда Юсуф подбежал ко мне, я вытянул из рукава нож и ткнул в это ужасное привидение, которое мучило меня несколько страшных дней.

Радость охватила меня, когда железо вошло во что-то мягкое, и я почувствовал горячий ручей крови на руке. Удар был метким… Он даже не крикнул!

Легкая дрожь медленно двигалась у меня с ног до головы, пока не прекратилась…

Передо мной был новый запас мяса… С этого проклятого утра, тень Юсуфа всюду идет за мной!.. Не могу спать, потому что боюсь, что он бросится и задушит; когда сижу в доме или в пещере, постоянно должен выглядывать, чтобы убедиться, что татарин не подкрадывается ко мне. В лесу ожидаю, что прыгнет он на меня с ветви сосны, в степи слежу за его тенью в траве или за камнями. Я поседел и лишился разума, ничего уже меня не спасет! Юсуф мстит ужасно жестоко, хотя я и съел его всего. Теперь он съедает мою душу и мозг, как червь внутри яблока. Только водка немного помогает, так как все тогда забывается… Нет ли у вас, господа, немного водки для несчастного Труфанова, которой перед вами открыл свою нагую душу?

Мы молчали, глубоко потрясенные этой мрачной повестью-исповедью. Но другие вмешались в разговор и, увлеченные искренностью людоеда, начали рассказывать еще более ужасные и омерзительные переживания заключенных, беглецов и бродяг, которые расходовали столько энергии, только для того, чтобы спасти свою жизнь, которая не имела никакой цены на общественном рынке в России, где власть с такой планомерной жестокостью превращала людей в диких зверей и толкала их в двадцатом веке в объятия людоедства и омерзительных преступлений. Таким образом, создавались бесчисленные отряды мстителей, которые довершили свои мести в кровавые дни большевизма.

Гак и Сенька были опытными преступниками, которые после мук, испытанных в тюрьмах, были решительными врагами общества. Они по нескольку раз убегали из тюрьмы, и были уже известны всюду, как «птицы» или «непоседы», что на тюремном жаргоне означало людей, не желающих примириться с образом жизни арестантов. Тюремная администрация, которой эти «птицы» доставляли много неприятностей и хлопот, боролась с ними путем жестокого и постоянного преследования. При погоне каждый солдат имел право убить беглеца, за что даже получал денежное вознаграждение с головы. В Сибири по этой причине существовала целая группировка казачества, особенно среди якутских казаков, которые исключительно занимались преследованием убегающих заключенных, вылавливая их или просто убивая и зарабатывая по… десять рублей с головы. Беглеца, схваченного и препровожденного назад в тюрьму, администрация клеймила специальными стигматами. Гак показал нам эти стигматы — ужасные знаки на своем теле. Были это круги и треугольники на плечах и груди, выжженные горячим железом. Знаки были такие глубокие, что через выжженное мясо на груди было видно ребра, Сенька имел другие стигматы — вырванные ноздри и отрезанную верхнюю часть уха.