Антоний Фердинанд Оссендовский - В людских и лесных дебрях

Передо мной вынырнула из кустов громадная фигура обладателя пропитого голоса с суковатой палкой в руке и в вытертой чиновничьей фуражке.

Знаю я таких, находящих радость в водке, неспособных к работе и общественной жизни, типов. Их называют «босяками».

Я вынул из кармана куртки несколько серебряных монет и дал ему.

Иронично усмехнувшись и небрежно подбросив на ладони монеты, которые блестели в свете луны, он проворчал:

— Мне… здесь… несколько монеток, когда я могу забрать все?

Буркнув это, он начал небрежно размахивать своей тяжелой суковатой «палочкой».

Я, ничего не говоря, вынул из кармана маузер и направил на него.

— Ах, пардон! — произнес подонок, дотрагиваясь по-военному до козырька фуражки. — С этого и нужно было начинать разговор. Доброй ночи почтенному господину.

Он ушел, еле держась на ногах и размахивая своим первобытным оружием, но время от времени оглядываясь назад, по-видимому, в опасении, что маузер своим единственным оком может всматриваться в его спину.

Это было забавное приключение, но как бы то ни было испортившее мне настроение, а мысли о «Кораблях, плывущих в ночи» улетели вместе с удаляющимися шагами «босяка». Только остался отчетливый запах алкоголя и отзвук неуверенных шагов «уволенного на пенсию чиновника» с сучковатой дубиной и странно элегантным в устах этого громилы «Pardon».

Он был одним их тех, что живут — как «птицы небесные» — в кротовых норах корейского района, выходят только ночами за пищей и трофеями, одни с сучковатыми дубинами, другие с ножами за голенищами дырявых сапог или с револьвером за пазухой. Оврагами спускаются они на улицы центральных городских террас, и здесь нападают на запоздавших прохожих, возвращающихся с ночной пирушки или из клубов после игры в карты.

Владивосток был удивительным в эти времена! Чиновники, офицеры, российские купцы и иностранцы: японцы, корейцы и китайцы — Вавилонская башня, смесь рас, племен и языков. Около полумиллиона китайских кули прибывало сюда весной, среди которых было много «хунхузов», или бандитов, сразу начинающих свою кровавую работу, добавляя беспорядка и смятения в жизнь громадного порта. Когда я был здесь в 1921 году, в окрестностях Владивостока разбойничали тысячи хунхузов, которые грабили кассы в магазинах, обирали до нитки прохожих, схватывали и уводили в горы богатых людей, за которых бандиты рассчитывали получить хорошие деньги.

Население Владивостока, представляющее этнографическую смесь, являлось носителем различных моральных понятий и убеждений, а часто спокойно обходясь без них. Российские чиновники здесь спивались и обогащались взятками или попадали в тюрьму; офицеры, ведущие жизнь пьяниц и картежников, заканчивали полным одичанием и моральным упадком; купцы вели спекулятивную торговлю, грабя и спаивая туземцев; фабриканты делали деньги на эксплуатации дешевого и лишенного прав работника. Кроме перечисленных прослоек здесь процветали разные отбросы общества: бандиты, шулеры, торговцы людьми, поддельщики документов, фальшивомонетчики, шантажисты, фальшивые свидетели, безнравственные врачи без патентов, отравители, воры, шпионы, конокрады, взломщики огнестойких касс, личности без профессии или, собственно говоря, всех профессий от бандитизма до изготовления фальшивых денег, подонки всех стран и народов, среди которых можно было завербовать партизан для любого приключения: от путешествия за золотом на побережье Охотского моря до охотничьих экспедиций на Командорские Острова для добычи тюленей, так нерадиво охраняемых российскими властями, для торговли с туземцами Камчатки и Анадыря, где за шкуру соболя или бобра дают добрый стакан водки и полфунта подмоченного пороха, для поджога и ограбления города, как это произошло во время революции 1905 года — таким было население этого города.

Вне всякого сомнения, с моральной точки зрения, было оно почвой, на которой развивалась изначальная история Владивостока. В течение длительного времени здесь была лишь маленькая российская крепость, под окопами которой таилось небольшое поселение, где находились шинки, подозрительные рестораны, игорные дома и все, что является бедствием выдвинутых далеко на границы России культурных центров. На рубежах поселения гнездились в земляных норах и шалашах из ящиков всяческие преступники, беглецы из тюрем, храбрые, беспокойные, авантюрные элементы, потому что здесь на границах, где власть была заинтересована в небольшом числе жителей, не очень заглядывая в прошлое тех, кто с каждым годом увеличивали население нового города, будущей «Жемчужины Дальнего Востока».