Антоний Фердинанд Оссендовский - В людских и лесных дебрях

Таким было это корейское предместье.

Целая банда разбойников, которая постоянно при белом свете совершала в Владивостокском порту нападения на магазины и банки, или похищения богатых людей ради выкупа, имела тут свои логова, недоступные для полиции и суда. А скольким бандитам, после смелой вылазки, удавалось просочиться в корейский район, где они были в безопасности и могли только смеяться над полицией и следственными властями.

Когда началась война России с Японией, я был во Владивостоке и знаю, что подземные мины для взрыва двух главных фортов крепости управлялись из корейского района, а все шпионы, на след которых напали военные власти, пропали в «муравейнике» одетых в белое, таинственных и молчаливых сынов Страны Печального Заката.

Как из джунглей, как из тайги выходят ночью на охоту хищные звери: тигр, пантера и медведь, так отсюда выходили люди, преследуемые законом, а поступки их были не менее кровавыми и дикими. В этих подземных норах золотые и серебряные предметы переплавлялись в небольшие куски драгоценных металлов, и продавалась через корейских ювелиров российским; дорогие камни, ценные бумаги и предметы, не пригодные для переработки, паковались в коробки с сушеной рыбой или с вязанками употребляемых в пищу водорослей и, грузились на двухмачтовые корейские джонки, которые как бесшумные тени двигались Амурским заливом до Японского моря и до берегов Кореи или дальше до Китая.

Эту злодейскую процедуру вела особая каста пиратов, а так как их услугами до недавнего времени пользовались еще россияне и чужеземцы, люди эти дошли до большой сноровки, полагаясь на мореходов и боевиков большой отваги.

Эхо этого корейского предместья донеслось и до меня в первый же вечер моего приезда во Владивосток.

Прекрасная полная луна плыла по темно-сапфировому небу. Мерцали и горели звезды, которые, казалось, висели низко над горами и морем. Мои знакомые посоветовали мне пойти в горы, расположенные над городом, чтобы полюбоваться прелестной ночной панорамой моря.

Я положил в карман верный в моих путешествиях маузер (автоматический револьвер фирмы Маузер из Германии) и поднялся вьющимися по склону горы улицами на самую высокую террасу. Наконец начали попадаться отдельные домики, а позже халупы, сколоченные кое-как из планок от ящиков. Скоро и эти постройки исчезли. Я карабкался по склонам горы, поросшими травой, на вершине которой рос молодой лес с деревьями, покривившимися и изуродованными туманами и ветрами.

Отсюда открывался прекрасный вид.

Внизу, переливаясь и мерцая огоньками в домах и электрическими фонарями освещенных улиц, лежал город с несмолкаемой какофонией звуков и беспокойным шумом порта.

Дальше угадывалась черная глубина залива, оживляемая разноцветными огнями кораблей, и длинными ровными рядами прекрасно освещенных оконцев на боках пассажирских пароходов и грозных белых крейсеров. Черные контуры Русского Острова, с редкими, едва видимыми фонарями, понижались на входе в пролив и, исчезали в море, а немного далее возбуждал непонятную тревогу, то загораясь, то угасая, ослепляющий сноп лучей морского прожектора на Скале Скриплева. За черной массой этого острова уже безраздельно и всевластно господствовало море. Было оно похоже на расплавленное серебро с бегающими по его подвижной поверхности темно-синими волнами, широкими и кроткими, которые добегали до берегов залива Патрокла или Улисса и, ласкались с кустами лещины и свисающими над водой плетями дикого винограда.

Где-то очень далеко двигался силуэт парусника, может корейского или китайского пирата, а прямо на востоке плыл вдали от берегов большой корабль. Длинный ряд освещенных иллюминаторов передвигался, словно какой-то многоглазый змей.

Я подумал, что там пульсирует особая жизнь какой-то горстки человечества, которая перебирается с одного континента на другой, там присутствует музыка, танцы, любовь, печаль и тоска. Там, может, умирает кто-то или появляется на свет новое существо, и все это не имеет ничего общего ни с городом, лежащим у моих ног, ни со мной, который думает об этом судне, уплывающем в неизвестную даль. «Корабли, плывущие в ночи» — мне вспомнилась повесть, прочитанная в поезде, и мысль гналась за судьбой корабля и его временных обитателей.

Но рассеял эти мысли какой-то хриплый басистый голос, обнаруживающий большую симпатию к алкоголю.

— Прошу облагодетельствовать уволенного в отставку чиновника!