Антоний Фердинанд Оссендовский - В людских и лесных дебрях

Охотники, орочоны и гольды, имеющие большой опыт в охоте на медведей, считают «муравьятника» олицетворением злого духа, которого нужно, порой, умолять и делать из него могучего союзника. Ввиду этого, только в случае большой необходимости они стреляют в него, когда, в то же время, они охотятся охотно на обычного медведя, выходя на охоту с одноствольным ружьем. Мне не приходилось быть свидетелем единоборства орочонов с владыкой северных лесов, но я присутствовал на какой-то шаманской церемонии, когда происходил смертельный поединок между человеком и медведем. Было это приблизительно от Николаева на Амуре, на стоянке кочевых орочонов. На поляну, заросшую травой, притащили пойманного и оплетенного ремнями медведя, который весил около трехсот фунтов.

Его поместили посреди небольшого пространства, огороженного невысокими столбиками и натянутыми между ними крепкими ремнями. Шаман начал тянуть жребий для присутствующих, чтобы указать на того, кто должен будет биться с медведем.

Жребий пал на молодого парня, в возрасте не болеет шестнадцати лет. Очень довольный, он взял нож, заткнул его за пояс, поправил на себе кожаную блузу и ступил за ограждение поля боя. Развязав ремни, связывающие зверя, он отбежал на противоположную сторону площадки, держа наготове охотничий нож. Медведь некоторое время озирался маленькими, налитыми кровью глазами. Потом поднявшись на задние лапы, бросился на парня. Тот, нагнувшись, встретил зверя и в мгновение ока всунул медведю подмышку свою голову, крепко схватился за него левой рукой, правой же, вооруженной ножом, сделал быстрое движение снизу вверх по брюху зверя. Медведь ужасно заревел и упал тотчас же. Хлынула струя крови и на траву выпали внутренности зверя. Охотник же не получил никаких телесных повреждений. Таким образом туземцы охотятся в тайге на медведя, только никто из них не отважится напасть так на «муравьятника». Если же тот начнёт чрезмерно разбойничать и наносить ущерб, орочоны убивают его из винтовки, съедая, при этом, сердце «злого духа» и сводя все счеты с «муравьятником», который оказался недостаточно учтивым с точки зрения людей.

Я видел там небольшие стада одичавших оленей, которые зимой перебрели по льду Татарский пролив и оказались на Острове. За ними следовало несколько волков с почти белой шкурой.

Однажды застрелил я греющегося на солнце белого лиса, шубка которого в ту пору была очень пожелтевшей.

Наконец мы увидели море и далеко выдвинутый в море песчаный мыс Марии. Тучи птиц носились над берегом и наполняли воздух пронзительными криками.

Когда вышли из лесу на морской берег, увидел я высокий крест из отёсанных берёзовых стволов с такой обычной в мире людей, но не очень вписывающейся в тревожный настрой громадной водной пучины, надписью: «Хвала Богу на небесах, и мир людям на земле и жизни на море!»

Удивило меня присутствие христианского девиза на этом пустыре, поэтому спросил проводника, кто поставил этот крест.

С большой растроганностью в голосе он ответил:

— «Чёрный монах»!

Как раз мы въехали на достаточно высокий песчаный холм. Кони с трудом вытягивали ноги из песка. Мы вынуждены были слезть с коней и переложить груз, чтобы облегчить вьючных лошадей. Всё это помешало мне допытаться об этом «Чёрном монахе». Когда мы перебрели сыпучие пески, преобразованные могучими вихрями в череду холмиков, увидел я старый одноэтажный дом, построенный из уже почерневших лиственничных бревен. С северной стороны он был увенчан чем-то вроде башенки, завершенной золоченым крестом.

— Здесь живёт «Чёрный монах», — воскликнул проводник. — Не знаю только, дома ли он, ведь чаще всего пребывает он на море!

Мы подъехали к дому. Никто не вышел нам навстречу, и только когда начали кричать, появилось несколько айнов-туземцев. На ломаном языке они объяснили нам, что монах находится на море, и что сами они прибыли к нему издалека за советом и ожидают его.

Мы провели там два дня. На рассвете следующего дня пробудил нас лай собак айнов.

Я вышел из дому, так как проводник уведомил меня, что хозяин будет очень доволен этим. Большая парусная лодка уже добралась до берега.

На лодке свернули паруса, и когда они упали, я заметил троих людей. Они привязали лодку к стойкам и направились к дому.

Впереди шел высокий монах, седой, как лунь, и такой худой, что, казалось, под грубой чёрной монашеской сутаной заключён только скелет.

Заметив меня, он погладил длинную седую бороду и усы, и быстрым движением закинул на голову чёрный капюшон.