Питер Годфри-Смит - Чужой разум. Осьминоги, море и глубинные истоки сознания

Иногда результаты нашего воздействия заметны, стоит только заглянуть ниже поверхности воды. План этой книги я начал обдумывать в 2008 году. Я купил маленькую квартирку в Сиднее, поблизости от побережья, чтобы жить там, когда в Северном полушарии летний сезон. Как и на всем побережье в обе стороны от Сиднея, на этом участке долго вели хищнический вылов рыбы, и на заре нового тысячелетия эти воды почти опустели. Но в 2002 году одна маленькая бухточка была объявлена морским заповедником, где вся фауна стала охраняемой [208]. Через несколько лет она кишела рыбой и другими животными, и там я встретился с головоногими, которые вдохновили меня написать эту книгу.

Эффективность заповедников обнадеживает, но океану угрожают крупномасштабные бедствия. Хищнический вылов — самое очевидное из них: все, что плавает, чаще и чаще без разбору сгребают в трюмы сейнеров. На наши возможности изменить что-то накладывают ограничения не только алчность и конфликт интересов, но и трудность в оценке проблемы и понимании собственных разрушительных потенциалов. Море с виду не меняется после того, как сейнеры ушли.

В конце XIX века, после выхода «Происхождения видов», важнейшим сторонником Дарвина среди ученых был Томас Гексли, сам пользовавшийся репутацией ведущего биолога. К середине столетия рыболовецкие компании Северного моря стали задаваться вопросом, не истощаются ли рыбные ресурсы, и Гексли пригласили в качестве эксперта [209]. Он объявил, что беспокоиться не о чем. Он провел некоторые элементарные подсчеты продуктивности моря и доли изымаемой рыбы и в докладе 1883 года вынес заключение:

Полагаю, можно утверждать с уверенностью, что при современных методах рыбной ловли многие ресурсы важнейших промысловых видов, таких как ресурсы трески, сельди и скумбрии, неистощимы.

Его оптимизм оказался катастрофической ошибкой. Уже через несколько десятилетий многие из перечисленных рыбных ресурсов, особенно треска, оказались под серьезной угрозой [210]. За свою самоуверенность Гексли приобрел дурную славу. Нельзя сказать, чтобы совсем уж незаслуженно, однако его хулители упускают из виду (иногда сознательно) несколько слов в приведенной мною роковой цитате: «при современных методах рыбной ловли».

Даже с учетом этой поправки Гексли мог заблуждаться, но среди факторов, повинных в том, что человечество двинулось по неверному пути, безусловно, присутствует неспособность предвидеть изменения в технологии морских промыслов. Эти изменения, в свою очередь, привели к изменению объемов ресурсов, изымаемых из моря. С ростом механизации снастей, появлением холодильников и радаров для выслеживания косяков рыбы «современные» (для Гексли) методы ловли исчезли вскоре после его бодрого заявления — как и рыба.

Хищнический вылов рыбы начался еще в XIX веке и продолжается, хотя и с меньшей прибыльностью, поныне. Вторая проблема океанов — изменения химического состава. Эта угроза еще незаметнее для наблюдателя, еще глобальнее по своему происхождению, и потому с ней еще труднее бороться.

Например, закисление [211]. По мере того как в атмосфере растет содержание углекислого газа из-за сжигания ископаемого топлива, его излишки растворяются в морской воде. Таким образом меняется кислотность воды, которая в норме бывает слабощелочной.

Это отражается на обмене веществ множества представителей морской фауны, включая головоногих, и особенно тяжело сказывается на кораллах и других организмах, имеющих кальциевые скелеты. Их твердые части размягчаются и растворяются в измененной морской воде.

Когда я уже дописывал эту книгу, мне случилось обедать с Эндрю Барроном, специалистом по пчелам. Мы с ним и моим коллегой-философом Колином Кляйном собрались, чтобы обсудить вопрос эволюционных корней субъективного опыта. Узнав, что Эндрю занимается пчелами, я решил спросить, что он думает по поводу «вымирания колоний», бедствия, которое с недавних пор поражает пчел по всему миру.

Эта проблема обнаружилась около 2007 года. Во многих странах колонии пчел стали гибнуть, и как следствие, без опыления остаются культуры, зависимые от пчел, — яблони, клубника и многие другие. Ввиду экономического значения пчел как опылителей причинам «вымираний» уделяется большое внимание. Явление, очевидно, носит глобальный характер, а не местный. Но распространяется оно с большой скоростью. Какой-то паразит? Грибок? Ядовитые химикаты? Когда я спросил об этом Баррона, он ответил, что ученые начинают разбираться в том, что происходит [212]. Так какой же фактор вызывает гибель пчел? Он ответил, что, насколько они могут судить, фактор не один. Скорее на протяжении многих лет в жизни пчел все больше возрастало количество мелких факторов стресса: загрязнение, новые микробы, разрушение окружающей среды. Долгое время, пока эти факторы накапливались, пчелы могли справляться с ними. Колонии преодолевали стрессовую нагрузку, усиленно трудясь. Хотя видимого страдания это им не причиняло, способность пчел справляться с этими проблемами постепенно истощалась. В конце концов нагрузка достигла критической точки, и колонии медоносных пчел начали попросту гибнуть. Они разрушались буквально на глазах — не потому, что их внезапно поразил какой-то вредитель, а потому, что их ресурсы стрессоустойчивости истощились. Теперь производители фруктов в отчаянии перевозят пчелиные рои из сада в сад за тысячи миль, пытаясь хоть как-то опылить свои будущие урожаи с помощью тех пчел, у которых пока еще хватает на это сил.