Когда голод усилился, Дамиан решился вернуться к лагерю. Страшные, непредсказуемые, люди все-таки были источником пищи. Он был истощен. За пятнадцать дней жизни с ошейником он сильно потерял в весе. Теперь пес часто сидел с горящими глазами, изможденный и безмолвный, в дюжине ярдов от кухни, истекая слюной.
Отчаяние добавило ему дерзости. Ночью под проливным дождем, когда капли молотили по брезентовым тентам, заглушая прочие звуки, он вошел в лагерь. Студенты и профессор спали.
Он направился прямиком туда, где люди готовили пищу, и набросился на тщательно уложенные Сетом припасы — жадно проглотил брусок масла и несколько яиц, разгрыз пластиковый контейнер, съел сухую овсянку и ушел, только когда уже ничего не смог найти. Той ночью он уснул возле своего бревна, довольно облизываясь.
Когда утром в лагере обнаружили разрушения, произведенные Дамианом, никто не заподозрил, что причиной тому был ошейник. Хотя по крайней мере один исследователь, Таг, мог бы догадаться. До встречи с Хоффманом он целый год изучал популяцию диких гусей на Великих озерах. Дюжину птиц окольцевали, надев им на шеи пластиковые цилиндры с номерами. Десять гусей погибли в первую же зимнюю ночь: болото затянуло льдом, и цилиндры примерзли. Ученые нашли мертвых птиц в окружении стаи — гуси не хотели бросать погибших товарищей. Эта история завершилась скандальной статьей в местной газете, и Таг старался ее не вспоминать.
И вот теперь, когда люди заметили, что пес голодает, они решили, что жизнь его приближается к естественному концу. Они с сожалением говорили о скором завершении проекта. Всем было жаль собаку, но они же ученые, «нельзя позволять излишней сентиментальности нарушать естественный ход вещей». Поэтому студенты спрятали подальше запасы еды и продолжили наблюдение.
Прошло несколько дней. По утрам уже шел резкий холодный дождь со снегом. Дамиан питался в основном оленьим пометом и травой. Он весил всего пятнадцать фунтов, шкура на выступающих ребрах и бедренных костях натянулась, голова походила на череп. Пес быстро уставал и большую часть дня просто сидел поблизости от лагеря и смотрел на людей. Когда рези в животе становились нестерпимыми, он в полном отчаянии уходил искать олений помет.
Наконец пришло время, когда Дамиан, как многие домашние (и некоторые дикие) животные, понял, что должен идти к людям. Он не был знаком с концепцией «невмешательства в естественный ход вещей», он только знал, что ему очень плохо, а интуиция подсказывала, что люди могут помочь. Голос звучал недвусмысленно, хоть и без объяснений. Дамиан знал, что люди в лагере, если захотят, могут накормить его и согреть. И дать еще кое-что, обещал Голос. Что-то неуловимое, чего Дамиан еще не мог понять.
Твое место рядом с людьми.
И он пошел к ним. Он не знал, как его примут, и пошел из темноты на свет угасающего костра с опаской, но и с достоинством, свойственным лишь немногим собакам. Таг заметил его первым и обратил внимание Хоффмана — все остальные уже разошлись по своим палаткам. Сквозь огонь Дамиан видел их лица: суровый пожилой мужчина с высоким лбом и тонким прямым носом и молодой человек, коренастый, с круглым лицом и Соломенными волосами. Пес смотрел на старшего и медленно приближался к нему. Он шел робко, на полусогнутых лапах, но смотрел Хоффману прямо в глаза.
Дамиан хотел сказать ему, что болен, голоден, умирает. В том, что случилось с ним, виноваты эти люди, но Дамиан их почему-то не осуждал.
Пес подошел к профессору на пять футов, сел. Его спокойные карие глаза не отрывались от человека. Хоффман встретил его взгляд и снова увидел Доисторического Пса — и вспомнил, как Дамиан вывел его из леса в ту ночь, когда профессор подвернул ногу.
Таг смотрел по очереди на обоих. Как всякий любимчик, он решил, что должен спасти проект. Он заметил, как нахмурился профессор, когда встретился взглядом с собакой. Все трое замерли, словно в немой сцене, костер мягко шипел и потрескивал, а едва моросивший дождь, казалось, что-то шептал величественным серым деревьям. Наконец Таг решился. Он вскочил, закричал на пса и пошел, угрожающе размахивая руками, прямо на него. Дамиан развернулся и мгновенно растворился во влажной холодной тьме.
Таг почувствовал, что немедленно должен что-нибудь сказать.
— Нужно получше спрятать еду.
Профессор на Тага рассердился, но взял себя в руки и только очень тихо вздохнул.
— Ты прав, — ответил он. Они просидели в молчании еще четверть часа, затем Хоффман, поняв, что Таг не даст ему побыть одному, ушел к себе в палатку.
Читать дальше