Юрий Аракчеев - Луна над пустыней

Испанский врач Посадо Аранго, находясь в 1860 году у колумбийских индейцев племени холо, наблюдал, как охотники приготовляли смертоносное оружие. Они насаживали крохотную живую лягушку на тонкую бамбуковую палочку и держали ее над пламенем костра до тех пор, пока лягушка не начинала выделять кожный яд. Количество вещества, получаемое от одной лягушки, достаточно для нанесения яда на кончики пятидесяти стрел. Индейцы охотятся с отравленными стрелами на крупных диких зверей. Можно судить об опасности этих наконечников, если даже малейшая царапина на теле животного приводит почти мгновенно к его смерти. Сами туземцы никогда не берут кокоа-лягушку голыми руками.

Как утверждает сотрудник Фармакологического института немецкой Академии наук Р. Глезмер, животное, раненное стрелой с ядом кокоа, погибает в страшных судорогах от паралича дыхательных мышц. Кокоа — яд в 50 раз сильнее столбнячного токсина…»

Но вернемся к нашему отечественному каракурту. Сила яда его породила легенды и поверья. Ученый Россиков, много времени посвятивший изучению этого любопытного паука, писал: «У калмыков есть поверье, будто души всех обиженных людей на свете переселяются после смерти в паука каракурта, для того чтобы мстить людям за их черствое сердце…» И еще нужно заметить, что химическая природа яда каракурта плохо изучена, так как очень трудно добыть достаточное количество его в чистом виде…

Короче говоря, встреча с этим пауком в спальном мешке не сулит ничего хорошего. В особо мрачное расположение духа меня приводила мысль о том, что начало июня — как раз период миграции каракуртов, когда молоденькие, но уже вполне созревшие ядовитые пауки — самцы и самки — бродят по степям и пустыням в поисках подходящих мест для жилья и друг друга. Охваченные смутным беспокойством, находясь во власти инстинкта, бродят и бродят они днем и ночью и в любое время могут появиться у вас под боком. Каракурт принадлежит к числу тех существ, количество которых резко меняется год от года. Иногда их бывает меньше, иногда больше. Жора рассказывал, что несколько лет назад на этом же самом месте каракуртов было так много, что они попадались даже в мешке с рисом… Мы за всю первую неделю поймали только одного каракурта, да и то самца, который, по словам Жоры, вообще не ядовит, по словам же ученых, ядовит, но не так, как самка. Я, естественно, почти целый час фотографировал его в разных позах (удивительно, что пятна на его брюшке напоминают красные «сердечки» на картах червонной масти, а число их — 13…). После сеанса Жора варварски утопил каракурта в спирте, причем я что-то не заметил, чтобы наш храбрый начальник обращался с каракуртом как с безобидным существом — он очень уважительно брал маленького паучка своим бармалеевским пинцетом…

Кто знает, вдруг этот единственный каракурт был лишь разведчиком, за которым вполне вероятно нашествие многочисленного смертоносного войска?

Днем, при радостном свете солнца, страхи, разумеется, улетучивались, и я жаждал честной, открытой встречи с каракуртовой самкой, для которой были забронированы кадры на обратимой пленке «Орвоколор». Однако вечером…

Я вдруг припоминал незначительный как будто бы дневной эпизод. Для чего-то я вхожу в палатку и вижу, что края полога выбились из-под спального мешка и мое уютное лежбище открыто любому восьминогому существу пустыни. Если каракуртиха соблазняется норами сусликов и песчанок, то не придет ли ей в голову, что эта удобная стеганая «нора» тоже сойдет? В первые дни в подобной ситуации я спешил заправить края полога, но потом понял, что там уже вполне может кто-то сидеть и таким образом я его только запру до ночи в своей пашехоне. Вам, возможно, мои вечерние страхи покажутся смешными, но я, в таком случае, хотел бы посмотреть на вас в подобном же положении. А ведь не только каракуртиха может соблазниться спальным мешком, но и скорпиониха (или скорпион), и, возможно, тарантулиха, и, конечно же, фаланга. Пусть крупнейший наш паразитолог Б. Павловский и его коллега А. Штейн ставили опыты с фалангами, давая им кусать свои пальцы, и пришли к заключению, что фаланга не ядовита. Во-первых, мы не знаем, какие у них были фаланги и какие места своих пальцев они фалангам подсовывали. Во-вторых, у них наготове были разные медицинские средства. А тут… Да еще если во сне…

А был у нас на всю экспедицию только один фонарь. Жорин. Я, конечно, взял с собой из Москвы фонарь, но не захватил батареек, а в Ташкенте, надо вам сказать, круглых батареек как раз и не было.