Джим Корбетт - Моя Индия

Кабан пролежал всю ночь там, где я и предполагал, но не сдох, а на рассвете ушел из чащи. Я свистнул Пунве и хавилдару, и, когда они присоединились ко мне, мы пошли по следам зверя. Мы шли через поле, выжженное огнем. Судя по направлению, взятому раненым кабаном, он явно уходил в район густых джунглей на дальнем склоне горы, откуда, как я предполагал, он появился накануне вечером. Следов крови, оставленных кабаном утром, было меньше, и по мере нашего продвижения они становились все менее заметными. Наконец мы совсем потеряли их в той части леса, где порыв ветра развеял опавшие листья. Перед нами находился участок сухой травы, доходившей до пояса. Я все еще считал, что кабан решил пробраться в густые джунгли на дальнем склоне горы, и вошел в траву, надеясь вторично обнаружить его следы.

Хавилдар немного отстал, а Пунва шел сразу за мной. Когда мы углубились на несколько ярдов в траву, я зацепился шерстяными носками за шипы низкого кустарника. Я нагнулся, чтобы освободиться от шипов, а Пунва, стараясь обойти кусты, сделал несколько шагов вправо. В тот момент, когда я отцепил шипы и выпрямился, из травы выскочил кабан и, злобно хрюкая, бросился на Пунву, одетого в белую рубашку. Подняв дуло винтовки вверх и крича во всю глотку, я нажал курок. Именно так я всегда просил действовать товарищей, если они видели, что на меня нападает раненое животное.

Если бы я не зацепился носками за колючки и не задержался на какую-то долю секунды, все было бы хорошо: я успел бы застрелить кабана до того, как он приблизится к Пунве. Но поскольку кабан уже был рядом с Пунвой, единственное, чем я мог помочь, это попытаться отвлечь его внимание, ибо, стреляя в кабана, я рисковал убить Пунву. В тот момент, когда пуля вылетала из дула моей винтовки, Пунва с отчаянным криком «Господин!» упал на спину в траву. Кабан стоял над ним, однако, услышав мой крик и выстрел, он мгновенно повернулся и бросился на меня. И не успел я выбросить стреляную гильзу и вложить новый патрон в мою винтовку 275-го калибра, как кабан оказался возле меня. Сняв правую руку с винтовки, я выставил ее вперед. Когда моя ладонь коснулась кабаньего лба, он остановился как вкопанный, вероятно только потому, что мое время умирать еще не пришло. Кабан был огромен и настолько свиреп, что мог сбить с ног и растерзать ломовую лошадь. Он остановился, но все время крутил головой с торчавшими из пасти большими клыками то в одну, то в другую сторону, однако, к счастью для меня, он рассекал только воздух. Грубая щетина на его лбу содрала кожу с моей ладони. Затем, без всякой видимой причины, кабан повернулся и стал уходить. В этот момент я всадил в него одну за другой две пули, и он рухнул головой вперед.

Пунва не подавал голоса и не двигался. С ужасом думая о том, что я скажу его матери, и еще более опасаясь того, что она скажет мне, я со страхом и трепетом направился к тому месту, где в траве находился Пунва, ожидая найти его тело, растерзанное кабаном. Он лежал на спине с закрытыми глазами, однако, к моей неописуемой радости, крови на его белой одежде не было. Я потряс его за плечо и спросил, как он себя чувствует и куда он ранен. Очень слабым голосом он сказал, что умер и что у него сломан позвоночник. Я приподнял Пунву, осторожно посадил и обнаружил, что он сидит без моей помощи. Проведя рукой по его спине, я обнаружил, что позвоночник цел. Убедившись в этом с помощью собственной руки, Пунва повернулся и посмотрел назад, где на два-три дюйма над землей возвышался сухой пенек. Когда кабан сшиб его, Пунва, вероятно, потерял сознание, а придя в себя и ощущая, как пенек врезается ему в спину, решил, что его позвоночник сломан.

Итак, старый кабан, сын шайтана, напугав нас обоих чуть ли не до смерти, был убит. Если не считать клочка кожи, содранного с моей руки, кабан не причинил нам никакого вреда. Пунва не получил даже царапинки, но зато приобрел возможность рассказывать интересную историю. Хавилдар, как и подобает мудрому старому солдату, оставался в стороне. Тем не менее он претендовал на львиную долю убитого кабана: ведь не кто иной, как он, находился в резерве, готовый оказать помощь, если таковая потребовалась бы. К тому же, по существующему у нас обычаю, все присутствовавшие при том, как охотник застрелил зверя, получали двойную долю, и какая разница — видел он или слышал, как был застрелен кабан? Он получил свою двойную долю и со временем также мог рассказывать захватывающую историю о том, как он отличился на этой утренней охоте.