Михаил Молюков - Люди, звери и зоологи (Записки на полях дневника)

Стоит ли добавлять, что никакого трубо-, нефте- или хотя бы газопровода после за оставшиеся два месяца мы не встречали. Думаю, это была диверсия. Враги зоологической науки, видимо, специально передвинули трубопровод, чтобы сбить нас с маршрута, со следа и с панталыка! Интересно, что и дорога, натолкнувшись на трубу, от удивления тоже разделилась на два русла. Вот и разошлись пути-дороги вдруг...

Когда мотор чуть затихает, то слышатся странные для пустыни шум и крики чаек. Еще четверть часа — впереди берег моря. Что это за наука такая странная — топография и ориентировка на местности по карте? Море, вплоть до окончательного выяснения, голосованием решили звать Аральским. Вопрос открыт до сих пор.

Крутой серпантин выкатил машину на каменистый пляж, три сайгака кинулись бежать сломя голову. Как всегда, казалось, что они как-то суетливо перебирают ногами. Время от времени антилопы подскакивали вверх, делая «смотровые» прыжки. Метров через двести они притормозили и стали наблюдать. Это тоже характерная черта поведения многих копытных — отбежать на определенное расстояние и остановиться. Продолжает ли двигаться потенциальный источник опасности? Вон, вон он катится, и рычит, и воняет противно бензином... И сайгаки скрылись окончательно.

— Ночевка будет здесь. Завтра выходной!

Что может быть приятней таких приказов? Разбить лагерь, когда все в раз и навсегда привычном порядке сложено в машине, занимает не слишком много времени. Уже шумит паяльная лампа под ведром, заварен круто дымный кок-чай (действительно утоляющий жажду лучше черного), растянута армейская шатровая палатка, на «пол» брошена кошма, консервы открыты. Что еще? За день все порядком натряслись, а шофер еще и работал при этом. Да и мы заодно провели маршрутный учет копытных. Есть методы учета диких копытных на открытых пространствах с машины на две или одну сторону. Полоса учета получается до одного километра, а протяженность трансекты легко определить по спидометру.

До темноты есть еще время. Решили два-три часа побродить в окрестностях. Всегда можно увидеть что-нибудь новое, интересное.

Прибрежная полоса шириной 200—300 метров, сначала — галька, потом песок, какая-то небогатая растительность, и вот уже довольно высокие каменистые отвалы — чинк. Сверху уже начинается настоящий Устюрт, а здесь — пляжная «курортная» зона. Берег отлогий, долго тянется мелководье. И волны тихонько шлепают, заглушая шаги. Вода теплая, как парное молоко. Немного душно, но до одури приятно...

Вдоль берега перелетают стаи водоплавающих птиц. Какие-то нырки, наверное красноба́ши, так называют красноносого нырка. Ярко-рыжие огари парами, а вон тянет клин лебедей. Заметили нас и широкой плавной дугой, с набором высоты, облетели мористее: мало ли что? Конец лета, птица уже подбирается в стаи.

Совсем темнеет, и пора бы обратно свернуть, но что это? Что это валяется на песке, море выбросило рыбу? Плавник? Сбор всяческих коллекций: черепов, тушек птиц, гнезд, бабочек, жуков, ракушек — обычное профессиональное заболевание зоологов, как и насморк. Казалось, можно было ожидать обратной реакции, ведь и по работе приходится все время иметь дело с мертвыми животными для «казенной», с позволения сказать, надобности. Не менее загадочно пристрастие многих геологов к сборам минералов для себя.

Так что же это лежит все-таки, не годится ли это в коллекцию юному натуралисту?

Вова шел совсем по воде, а я шагах в тридцати ближе к обрыву, так что к вожделенной добыче он подошел раньше. Это был мертвый волк, задние ноги болтались в воде, хвост мотало прибоем туда-сюда, туда-сюда... Над седой мордой, по-видимому, уже порядком тронутой тлением, кружились могильные мухи. В голове звучали печальные строки на тему «что наша жизнь — разорванная нить, с которой падает нанизанная яшма...» Меланхолический настрой перебил грубый Вова сугубо практической фразой:

— Ну что же, пожалуй, череп следует отпрепарировать! — И своим кедом 42-го размера стал переворачивать труп для осмотра и последующей вивисекции.

Неожиданно, довольно резво для покойника, волк вскакивает и, как мне показалось, пытается откусить коллеге ногу. Тот дико орет: «Ага, пес! Ты живой!» — И вместо того, чтобы мирно порадоваться такому чудесному промыслу Божьему, пытается сдернуть с плеча одностволку двенадцатого калибра «ИЖ-17».

Животное, столь бесцеремонно пробужденное от грез, по всей видимости, не до конца очухавшись, бросает кусать резиновый тапок и несется к спасительным камням. А они — за моей спиной. Как я объяснял потом Вовке, я ничуть не испугался (потому что не успел), а, наоборот, отважно хотел спасти его от покусания свирепой, наверняка бешеной скотины и только поэтому открыл огонь в их сторону из ручного стрелкового оружия образца 1943 года. Без особого, впрочем успеха. Ни в кого не попал, но дыму и треску было много. Оба, Вовик и волк, залегли в складках местности и стали выжидать, ловко маневрируя, когда же у этого снайпера кончатся патроны. Кончились они быстро, поскольку их было всего пять — обойма. Волк решил уйти по-английски, не прощаясь.