Генри Уильямсон: Выдра по имени Тарка

Пока она ела, разрывая мясо и с хрустом разгрызая кости, самец играл камешком; только когда самка отвернулась от объеденной рыбы, он подошел к ней с приветственным «так-а-так» и лизнул в морду. Ее узкая нижняя челюсть опустилась в широком зевке, открыв белые острые «собачьи» зубы, загнутые назад, чтобы удобнее было удерживать рыбу. Зевок означал, что она довольна. Плывя сюда, самец уже успел поймать и съесть кумжу и теперь был готов поиграть, но самка не последовала за ним в воду. Она почувствовала толчки в животе и повернула прочь от реки.

Выдриха миновала место, куда приходил на водопой скот, пересекла ивняк и, выбежав на луг, стала искать сухую траву и мох под боярышником у мельничной протоки и овечью шерсть, застрявшую на колючках разросшейся куманики. Вскоре она набрала полную пасть и вернулась к реке. Отталкиваясь одними задними лапами, поплыла к упавшему дубу, забралась на выступ коры под дуплом и заползла внутрь. В двух ярдах от входа разбросала свою ношу по древесной трухе и вновь поплыла, теперь за сухим темно-серым прошлогодним тростником; она откусывала стебель за стеблем, то и дело останавливаясь и сторожко прислушиваясь. После трех-четырех рейсов нырнула под воду и принялась плавать взад и вперед вдоль берега в поисках форели; хлопая хвостом, выгнала из-под камней несколько гольцов, притаившихся на мелководье. Время от времени выдриха отвечала на свист самца, но она так торопилась устроить гнездо, что перестала охотиться, хотя все еще была голодна, и побежала через пойму к пруду, где рос широколистный рогоз. По пути она неожиданно вспугнула крольчонка, убила его двумя укусами за ухом и съела, от нетерпения раздирая на куски. Позднее, ночью, неуклюжий барсук в поисках червяков и улиток нашел голову крольчонка, лапки и шкурку и сжевал их до конца.

Луна поднялась за два часа до рассвета; светлая рябь на воде обрадовала выдриху — ведь она была молода, — и, позвав самца нежным, как звук флейты, свистом, она поплыла против течения к высокому арочному мосту и спряталась среди веток и прутьев, нанесенных половодьем на нос каменного волнолома. Здесь самец ее и нашел, но, пока он карабкался наверх, самка нырнула и поспешила под пролетом к нижнему концу волнолома; она встретилась с самцом морда к морде в лабиринте воздушных пузырьков и тут же повернула обратно. Они играли так с полчаса, переворачиваясь на спину боковым махом хвоста и ни разу не коснувшись друг друга, хотя в своем круговом танце каждый раз чуть не сталкивались носами. Это была старая-престарая игра, она доставляла им наслаждение, но вызвала голод, поэтому они отправились на охоту за лягушками и угрями в дренажную канаву на заливном лугу.

Здесь они потревожили Старого Нога, который обозревал одно из своих многочисленных рыбных угодий, разбросанных по долине. «Крак!» Хлопая крыльями, он взлетел перед ними, бороздя воду длинными, тонкими зелеными пальцами. Выдры охотились в канаве, пока луна не стала совсем прозрачной, затем вернулись к реке. Поиграли еще немного, но в лесу мягкими, низкими, гортанными голосами уже начали переговариваться галки, выискивая в перьях паразитов. Запел жаворонок. Самец свернул на восток и побежал по выдриной тропе, проторенной задолго до того, как у острова Плакучей ивы сделали запруду для мельницы. Его нора была на берегу мельничного пруда.

Выдриха, лениво распластавшись всем телом, отдалась течению, и оно понесло ее над отмелями и покрытыми рябью плесами к убежищу Дуплистого дуба. В то время как она, забравшись в гнездо, вылизывала себя, в дальней деревне запели петухи. Умывшись, выдра умостилась поудобнее, свернулась, положила морду на хвост и уснула.

Восходящее солнце посеребрило туман, окутавший луг густой пеленой, над которой виднелись лишь спины и головы коров и волов. Проплыла сова, широко раскинув мягкие крылья. Сова парила над туманом, сама легкая, как туман; солнце высвечивало белоснежные перья на груди и под крыльями, зажигало золотом желто-серую спинку. Она подлетела под средний пролет моста и, зацепившись когтями, втиснулась в одну из ниш, оставленных в каменной кладке. Весь день она простояла среди мышиных костей, часто помаргивая глазами, порой зевая. В сумерки сова отправилась вниз по течению на правый берег реки и, усевшись на той же самой ветке упавшего дуба, защелкала клювом, подзывая своего дружка, дневавшего в амбаре неподалеку от деревни.