Сова вновь улетела, крылья спокойными взмахами несли ее вниз, в поля, на гибель мышам; но выдра так и не покинула дупла. Инстинкты, служившие ей до сих пор, были притушены странным, глубоко затаенным чувством, тлеющим у нее в глазах. Она лежала на боку, время от времени все ее тело пронизывала боль. Ей было страшно. Песня реки, бегущей мимо островка Плакучей ивы, прокралась в убежище и успокоила ее; тихий свист самца за мостом был ей поддержкой и ободрением.
Когда тусклый свет луны, истощенной, как перезимовавшая птица, просочился сквозь облака, повторявшийся раз за разом зов самца замолк. Но выдре было все равно, она больше не нуждалась в поддержке. Она прислушивалась к другим звукам — слабому мяукающему писку, и стоило ей его услышать, как она поворачивала шею и нежно облизывала языком головку, которая была меньше, чем ее лапа.
Весь следующий день и ночь и еще один день выдра лежала, свернувшись в клубок, обогревая своим теплом трех слепых выдрят, но под вечер, когда над холмами еще не погасло зарево заката, она скользнула в воду и стала рыскать вдоль берега, поглядывая вверх то налево, то направо, то вновь налево. Что-то блеснуло в темноте! Спина выдры выгнулась горбом, она поджала под себя задние лапы и, оттолкнувшись, рванулась вперед; над спиной извилистыми струйками потекли большие воздушные пузыри — она двигалась лишь чуть-чуть медленнее, чем в прошлый раз, когда гналась за форелью. Хвост, всего на треть короче тела, более двух дюймов в толщину у основания, помогал ей поворачиваться так быстро, что она с легкостью схватила рыбу, мелькнувшую над головой.
На мелководье выдра жадно принялась есть, заглатывая едва прожеванные куски и угрожающе «гирркая» на тени. Чуть утолив жажду несколькими торопливыми глотками, тут же опять нырнула в воду, поймала угря, сожрала все, кроме головы, и вернулась в убежище. Но она все еще была голодна и опять оставила детенышей. Взбежав на берег, поднялась на задние ноги и встала торчком, ловя носом воздух. Из лесу доносилось пронзительное стрекотанье черных дроздов, бранивших молодых неясытей, которые еще не умели ухать. Выдра опустилась на передние лапы и снова побежала к реке. Волоча по песчаной промоине тяжелый хвост, с разбега бесшумно погрузилась в воду.
Первым и самым крупным детенышем в помете был выдренок-самец; когда он сделал свой первый вдох, он был меньше пяти дюймов длиной от носа до того места, где начинался его малюсенький хвостик. Шерстка, серая и пушистая, напоминала нераспустившиеся сережки вербы. Его звали Тарка — это имя дали выдрам много лет назад жители здешних мест, обитавшие на болотах в конусовидных хижинах. «Тарка» — значит «Маленький Водяной Кочевник» или «Кочующий, Подобно Воде».
Когда Тарка был голоден, он, как и две его сестры, начинал пищать, прижимаясь к теплому телу матери, а та, почувствовав, что крошечные лапки шарят по шерсти и крошечные носики, сопя, тычутся ей в живот, распластывалась во всю длину и поднимала вверх лапу. Мать следила, чтобы выдрята были чистые, и много раз за день переворачивалась на спину и, вытянув голову и перестав «мурлыкать», вылизывала их, беспомощных в своей слепоте. Порой ее короткие уши настораживались, она вскакивала, рыжевато-коричневые глаза загорались яростью, жесткая шерсть на загривке вставала дыбом: она слышала звуки, предвещавшие опасность. Днем самец был далеко, он спал в норе у запруды, но ночью его свист изгонял ярость из ее глаз, и она вновь ложилась, удовлетворенно вздыхая, в то время как детеныши, отпихивая друг друга, вместе с молоком впитывали в себя жизнь.
Это был ее первый помет, и она была счастлива, когда веки Тарки наконец расклеились и блуждающий взгляд его водянисто-голубых глаз остановился на ней. Ему исполнился месяц. До рождения выдрят мир матери-выдры был пустыней, теперь он сосредоточился в глазах ее первенца. На следующий день, осмотрев все, что было кругом, выдренок начал играть: хлопал мать лапой по носу и покусывал ей усы. Он обижал сестер, делаясь все сильней и здоровей, глаза его потемнели, и он еще усердней сражался с материнскими усами, щекотавшими его, когда она его мыла, держа передними лапами. Однажды, допьяна насосавшись молока, он впервые зарычал на нее, чтобы она перестала вылизывать ему животик, и так разъярился, когда она не испугалась, что попытался откусить ей голову. Выдриха открыла рот и «захахакала» — часто и прерывисто задышала; так выдры смеются. Тарка, отбиваясь, лягал ее, а она делала вид, что намерена перегрызть его пополам. Выдренок не испугался: он царапал ей морду, стараясь вырваться на волю. Мать осторожно отпустила его, и он тут же, еще нетвердо стоя на ногах, вновь пошел штурмом на ее голову, но так нарычался, что его стошнило и, когда она привела его в порядок, он уснул у нее на шее.
Читать дальше