Array Array - Наветренная дорога

Появление змеи делает всех людей братьями, и я, будучи уверенным, что мое уча­стие вполне уместно, поспешно спустился вниз. Растолкав зевак, я увидел малень­кую толстую змею, пытавшуюся укрыться в куче выброшенных волной гиацинтов. Ка­кой‑то мужчина гибким бамбуковым шестом удерживал змею на открытом месте, где ее бомбардировали кокосовыми орехами. У меня было достаточно времени, чтобы определить, что это гидропс — совершенно безвредная водяная змея, широко рас­пространенная в недалеких отсюда низменноcтях Южной Америки. Но прежде чем я успел схватить ее, какая‑то неистовая собачонка вырвалась из рук хозяйки, схватила змею и отбросила ее футов на пятнадцать в воду.

Быстро скинув обувь, я засучил брюки и стал ждать, когда прибой выбросит жертву на мелководье. Однако этого не случилось. Войдя в воду, я осмотрел дно в том ме­сте, куда, по моим расчетам, могла упасть змея, а собачонка шлепала за мной, пыта­ясь помочь. Змея так и не появилась, вероятно, собака убила ее сразу Сгнившие ли­стья джунглей окрашивали воду в цвет чая, и на дне ничего нельзя было увидеть.

Я и теперь уверен, что это был гидропс, хотя нигде не мог обнаружить упоминания о том, что Тринидад относится к району распространения этой породы змей.

Выйдя из воды, я сразу заметил, что люди смотрят на меня настороженно. Види­мо, отношение к змее и мои босые ноги заставили их отнестись ко мне с недо­верием.

Я начал объяснять, что такая змея совершенно безвредна, но они стали смотреть еще подозрительнее. Тогда я надел ботинки и вернулся к автомашине.

Я проехал еще около двух миль. Несколько раз останавливался, чтобы поймать перебегавших дорогу ящериц. Это были большие, быстрые и осторожные ящерицы, уползавшие слишком далеко от моей рогатки, которую я заряжал дробью десятого номера.

Я ехал дальше и дальше, пока наконец перестали встречаться автомашины, и то­гда начал подыскивать место для привала. Не встретив на протяжении целой мили ни души, подъехал к дороге, ведущей к берегу, свернул в кокосовую рощу и проехал до опушки, примыкавшей к морю. Это было чудесное место: бескрайний, уходящий вдаль, заросший пальмами берег, отделенный от моря полосой белого песка.

Выйдя из машины, достал ящик с припасами и занялся приготовлением завтрака. В моих запасах было несколько /шинных желтых плодов индийского манго, фляга с водой, лимонный сок, барбадосский ром и термос с кофе. Все вместе взятое сдела­ло завтрак отличным, по крайней мере на мой взгляд. Если к этому добавить легкий бриз и тень под кокосовыми пальмами да еще вид на простирающийся до горизонта разлив вод Ориноко, то можно считать мой завтрак просто великолепным.

Пока я завтракал, время придвинулось к полудню. Уложив все на место, я достал шляпу, спасавшую от лучей солнца, палку–щуп, футляр с фотоаппаратом, кронцир­куль, стальную рулетку и отправился бродить по берегу. Кругом не было ни души; ни звука не раздавалось над волнами. Было безразлично, в какую сторону направиться, но я пошел к югу, так как последние люди, которых видел в пути, находились север­нее.

Быстро обретя темп шага, которым обычно хожу по берегу, я принялся искать че­репашьи следы в полосе сухого песка. Не успел пройти и сотню ярдов, как услышал позади себя треск сухой пальмы. Повернувшись, увидел молодого негра–велосипе­диста, выехавшего на берег из пальмовой рощи. Он приблизился ко мне, остановил­ся и вежливо сказал:

― Это стоит два шиллинга, сэр!

― Чего два? — спросил я.

― Шиллинга… Два шиллинга. Плата за стоянку автомобиля, сэр.

― Плата за стоянку! — вскричал я. — Какая здесь может быть плата? Моя автома­шина стоит вон там, в кокосовой заросли, которая тянется, быть может, на десятки миль. Кто здесь вправе брать плату за стоянку?

― Вы поставили машину на купальном пляже, сэр. Весь этот участок, начиная от Мансанильи, считается купальным пляжем. Я — здешний сторож. Плата за стоянку — два шиллинга.

Достав из кармана полкроны, я подал ему; а он дал шесть пенсов сдачи и мятый билет в придачу, на котором значилось: «Стоянка — два шиллинга».

Не успел я отойти, как парень спросил, что я ищу. Выслушав мой ответ, он сказал, что черепахи редко устраивают гнезда вдоль кокосовой заросли — весенние разли­вы затопляют край рощи, а корни деревьев, удерживая песок, образуют крутой об­рыв берега.

Продолжая чувствовать себя обиженным, я не намеревался удостаивать этого че­ловека своим расположением, однако высказанное им соображение о том, что по­росший кокосовыми пальмами берег — плохое место для размножения черепах, было своеобразным возмещением понесенного мною убытка. Да, он прав: черепахи и кокосовые пальмы несовместимы. Но в этом суждении есть любопытная сторона — ведь на протяжении многих веков и те и другие являлись обитателями тропическо­го побережья. И вот теперь распространение кокосовой пальмы на берегах Кариб­ского моря, принявшее огромные размеры за минувшие триста и в особенно­сти за последние сто лет, способствовало резкому сокращению территории, пригод­ной для гнездования черепах. На геологически стабильном или плавно поднимаю­щемся со стороны моря береге кокосовые рощи не могут быть помехой для черепах. Но на сильно размываемом побережье массы сплетенных между собой корней и плавающие обломки кокосовых пальм создают для них отпугивающую преграду. Хо­рошо известно, что черепахи боятся плавникового леса, водорослей и скорлупы ко­косовых орехов и, конечно, не в состоянии карабкаться на крутые, размываемые прибоем и оплетенные корнями кокосовых пальм берега, а тем более устраивать на них гнезда.