Array Array - Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

Самка с удивительным криком, по тональности и структуре похожим на рюмление зяблика, только намного громче, села на вершину невысокого деревца в ста пятиде­сяти метрах от устроенного на скальном обрыве гнезда. Подлетевший через две ми­нуты с набитым после охоты зобом самец сразу сделал сидку; спаривались четыре секунды, а потом самец уселся на том же дереве в метре от самки. Потом он молча спланировал вниз по ущелью, а потом и самка вслед за ним.

Наблюдение теоретически обычного, но от этого не менее загадочного таинства приводит студентов в полный восторг. Обсуждать увиденное мы будем весь вечер, а вспоминать ― много лет».

«4 февраля (следующего года). Вновь еду в Ай–Дере с группой студентов в тот са­мый день, что и прошлой зимой. Нра­вятся мне такие совпадения: происходят сами собой, а вот попробуй специально спланировать ― ни за что не получится.

По дороге из Кара–Калы несколько участников прошлогодней экспедиции вспоми­нают, как мы наблюдали в прошлом году спаривание беркутов, остальные слушают с завистью. Приезжаем, поднимаемся вверх по ущелью и сразу видим беркутов. Три птицы держатся неподалеку от прошлогоднего гнезда: двое взрослых и один моло­дой. Один из взрослых (оказавшийся самцом) сел на камень; через полторы минуты к нему подсаживается вторая птица (самка). Самец делает сидку, спаривание ― пять секунд, потом оба партнера сидят бок о бок на скале. К ним приближается, кружась на не­большой высоте, молодая птица, которая через две минуты тоже подсаживает­ся вплотную к двум взрослым. Ничего не скажешь, дружное семейство.

Студенты беснуются, я не верю своим глазам, наблюдая такое повторение день в день, почти час в час, год спустя. Бы­вает же такое».

«4 февраля…. После Ай–Дере едем выше по Сумбару к Куруждею. На уже из­вестном мне с предыдущих лет гнездовом участке бородача нашли его новое гнездо. Взрослая птица насиживает, потом слетела, продемонстрировав то, чего я ни­когда не видел раньше: в полете периодически сводит под корпусом чуть согнутые в кистевых сгибах крылья, почти ка­саясь их концами друг Друга. Очень особо, очень красиво и с очевидностью демонстрируя, сигнализируя о чем‑то около гнезда. Каков поведенче­ский оттенок этой демонстрации? В чем ее особенность?

Рассматривали это, когда на скале под гнездом вдруг увидел стенолаза ― чуть крупнее воробья, серую, незаметную, как мышка, птичку с длинным изогнутым клю­вом. Поведение у него совершенно особое: держится на скалах, как пищуха на ство­ле дерева, снует по вертикальным поверхностям, разыскивая в трещинах съестное. На фоне скал незаметен совер­шенно, лишь попискивает иногда, а так просто лазает снизу вверх по стенке (стенолаз ведь).

Птица потрясающая. Своей приспособленностью к столь особым условиям обита­ния завораживает наблюдателя мгно­венно, но непосвященного взора никогда не при­влечет, заметить стенолаза трудно. Но лишь до тех пор, пока этот скром­ник не рас­кроет крылья.

Потому что эти неописуемые крылья столь же примечательны, как и подчеркнуто скромная незаметность всего его обли­ка в целом. Дело в том, что крылья сочетают в себе черное, белое и флюоресцентно–малиновое! Что используется сам­цом при уха­живании за самкой и при выяснении отношений с конкурентами в брачный сезон.

Не видно ничего на скале, снует по ней неявная тень, а потом вдруг р–р-раз! ― и из ничего распускается прямо на кам­нях буквально светящаяся изнутри ярко–мали­новая красота! Словно кусок камня превратился, как в мультфильме, в фантастичес­кий по своей яркости цветок».

«18 декабря…. Моими аспирантскими трудами в окрестностях Кара–Калы стали появляться птички, встреча с которыми может нанести психологическую травму не­подготовленному студенту–зоологу. Или привить интерес к родной природе человеку самой далекой от нее профессии или на­циональности. Это ― мои крашенные рода­мином или пикриновой кислотой ярко–малиновые или лимонножелтые жаворон­ки. Тропическое, можно сказать, буйство красок.

Смею вас заверить, что восприятие всего наблюдаемого в поле, а уж конкретных изучаемых процессов и птичек особен­но, приобретает в прямом и переносном смыс­ле совершенно особую окраску, когда вдруг через несколько дней после ме­чения, уже в другом месте, в кормящейся стае серо–бело–бежево–пестреньких жаворонков натыкаешься биноклем на све­тящуюся искусственно–ярким фонарем, уже знакомую окольцованную птицу. Это очень необычно, дает важный материал и несказанно ра­дует орнитологическое сердце. Потому как это позволяет сделать тот или иной вы­вод не наугад, не «пред­полагая на основе» в той или иной степени обоснованных за­ключений, а наверняка. Это ― строгий научный факт: птица была поймана и помече­на там‑то и тогда‑то, повторно отмечена здесь и сейчас.