Валерий Янковский - Тигр, олень, женьшень

Утром следующего они шли увалами по лесовозной тропе, когда из орешника, сверкая белыми «салфетками», выпорхнули три серо-бурые косули. Брат скинул с плеча винтовку и свистнул. Они сделали несколько замедленных прыжков и остановились шагах в двухстах, прислушиваясь к странному звуку. Арсений был меткий стрелок. Раз! Два! Три! — все три козы оказались на снегу; Кузьмич не успел опомниться, для него такая техника была недосягаемой. И — мясо! Много мяса! Он сиял всеми своими золотыми зубами.

Подошел к брату, протянул руку:

— Ну, здорово! Да, ты настоящий Якосике (так корейцы иногда ломали нашу фамилию).

Медведя не нагнали и в этот день, зато долгожданного мяса было в избытке. Угостили хозяев фанзы, наварили себе. Для корейцев был настоящий праздник.

Больше всего старый золотоискатель любил хорошо проваренное мясо. Для этого он накладывал полным свой походный прокопченный котелок и ставил его надолго на малый огонь. Мясо разваривалось, отделялось от костей, и Кузьмич наслаждался…

Корейцы, напротив, варят недолго, едят неразваренным. На ужин хозяйка подала именно такое мясо, и хотя Кузьмич, проголодавшись, поел плотно, дело этим не ограничилось.

Брат уже видел третий сон, когда далеко за полночь услышал, что его тормошат:

— Юрьич, вставай!

— А? Что случилось? Зачем вставать?

— Мясо исть… В моем котелке как раз дошло…

— Не хочу, Кузьмич, спасибо, я спать буду.

— Напрасно, сейчас самый раз!.. А я исть… Наскучался по ём. — Изголодавшийся таежник не мог дождаться утра.

Сразу заснуть Арсению не удалось, а мясо Кузьмич ел необыкновенно. Разгрызая большие куски, поливая бульоном бороду, он издавал совершенно нечеловеческие звуки: «Ангр-ангр-ангрр-ангрр» — как утробное мурлыканье старого кота при виде лакомого блюда. Брат долго не мог уснуть. Обладая незаурядной способностью копировать все и всех, он потом изображал Кузьмича так, что мы умирали со смеху, но тогда, чтобы не обидеть товарища, беззвучно трясся в своем темном углу на горячем кане.

Третий день охоты не дал результатов, но брат определил некоторую закономерность в поведении неуловимого зверя. Он заметил, что тот, огибая большую булкообразную гору на восточной границе Пяктусанского плоскогорья, проходит через одцн и тот же перевал. Понял, что преследование ни к чему не приведет: зверь крайне бдителен, а Кузьмич один шумит как стадо кабанов…

И Арсений надумал устроить засаду. Увидев, что невидимка опять повернул к излюбленному перевалу, он прекратил преследование. Разъяснил свой замысел Кузьмичу. Утром он занимает удобную позицию в седловине горы, куда, по его мнению, опять пойдет кузьмичовский «черный тигр», а Реснянский часом позже начинает свое обычное преследование. Идет, не остерегаясь шуметь, и, заметив, что медведь встал с ночной лежки, криком предупреждает об этом. Кузьмич просиял: «Давай! Попробуем!»

Утром брат тихонько выбрался в намеченное место. Кругом лежал глубокий, уже не мягкий февральский снег; стояли великаны лиственницы, раскинулся густой подлесок. Видимость неважная: легко просмотреть черного зверя среди кустов, валежин и камней.

Почти в центре седловины нашел полутораметровый толстый пень. Мощная лиственница была спилена, видимо, по очень глубокому снегу; пень казался необычайно высоким, но удобным наблюдательным пунктом. Брат сбросил с него накопившуюся за зиму шапку снега, влез наверх и занял нужную позицию.

Потихоньку притопывая начинавшими стынуть ногами, стал прислушиваться, посматривая на часы. Прошло полчаса, сорок минут. Наконец далекое «ого-го» возвестило, что Кузьмич вышел на след. Голос шел издалека, потом приблизился. Уже можно было разобрать слова: «Ого-го! Поднял с лежки! Карауль, медведь идет!»

Арсений напряг внимание: если медведь начнет приближаться, должен быть слышен треск, это не белка. Кроме того, с высокого пня довольно хорошо видно во все стороны.

На противоположном гребне за оврагом явственно и взволнованно Реснянский выкрикнул: «Мед-ведь иде-ет! Смот-ри!» Слышно — он стал съезжать в разделявший их овраг, ворча что-то про себя и треща валежником.

А медведя нет как нет! Неужели пропустили? Утро тихое, слышимость прекрасная. И, судя по голосу загонщика, направление зверь держит верное.

Арсений напряженно всматривался вперед. Разделявший их с загонщиком последний овраг был глубоким, не стало слышно ни криков, ни треска.

«Пропустил. Где-то пропустил. Но как, такая туша… Что он — привидение, что ли? Или догадался на этот раз уйти в сторону?» Волнение, недоумение, досада…