Джордж Майкл - Семья Майклов в Африке

Следующие два дня доставили мне самое глубокое унижение и расстройство за всю мою жизнь.

Принслоо-стрит в Претории, на которой расположены лавки и магазины большинства индийских торговцев города, — улица интриг и романтики, улица, где торговцы стоят у нарядно убранных входов в свои лавки и приглашают прохожих «зайти лишь на минутку и все посмотреть самим». Это улица цветных одеял и шалей, кастрюль и сковородок, таинственной музыки и дурманящего запаха благовоний. По этим-то полным благовонного дыма лавкам, нарядно украшенным ковриками и коврами, кашмирскими шалями и индийскими вышивками, мы и ходили, клянча деньги и споря из-за сроков платежей и процентов. Глядя снаружи на эти лавки с их восточной музыкой и пестротой, ни за что не подумаешь, что в них укрываются безжалостные, бессердечные люди, которые рвутся к наживе и в большинстве случаев получают свое.

Чудовищные проценты, которые я согласился платить, и выпавшее на мою долю унижение доводили меня до бешенства, зато я прямо-таки был счастлив от мысли, что, если я разорюсь, мне будет решительно наплевать на то, что они не получат обратно своих денег. Мне удалось наскрести достаточную сумму, чтобы подготовиться к отъезду в Нью-Йорк, последовавшему несколько дней спустя.

Мой самолет отлетал из аэропорта Ян-Смэтс в 11 часов утра. В половине шестого утра Кэрол и Джун подошли к моей кровати и сказали:

— Папочка, можно попросить тебя одеться и пойти с нами?

— Куда? — спросил я.

— Пожалуйста, не спрашивай, папочка, это секрет.

Мы сели в машину, и по их просьбе я направился к католической церкви св. Колумба, где нас ожидал один из моих лучших друзей Джон Хаддад. Они устроили для меня специальную мессу, которую читал преподобный отец Уорд, наш приходский священник и друг. Кэрол и Джун молились о том, чтобы «Бог привел тебя целым и невредимым обратно к нам и чтобы все твои беды и горести скоро прошли».

Мы тогда еще не знали, что мои американские распространители выплатили мне весьма значительную сумму в долларах, но, к сожалению, по ошибке заслали ее не в мой банк. Идиотизм моего положения состоял в том, что, пока я побирался на Принслоо-стрит, тысячи фунтов лежали на моем счету в другом банке, который в свой срок перевел их наличными в мой банк. Увы! Если б деньги пришли всего лишь на два дня раньше!

Дела моих распространителей как нельзя лучше поправились, и вскоре после моего прибытия в Нью-Йорк наши финансовые затруднения благополучно разрешились. Я снова стал довольно богатым человеком. Прошлые невзгоды развеялись как дурной сон. Я покинул Нью-Йорк, увозя в кармане контракт еще на двадцать шесть фильмов, и полетел в Лондон. Там при содействии моих распространителей, которые послали со мной своего представителя, я продал «Майклов» за изрядную сумму коммерческой телевизионной компании. После этого я дал телеграмму Джону Хаддаду, чтобы он встретился со мной в Лондоне, и мы вместе полетели на Всемирную ярмарку в Брюссель, затем в Париж, где увиделись с находившимся в отпуске отцом Уордом. С ним мы провели несколько дней, потом направились в Рим и Бейрут.

Хотя это был уже мой пятый визит в Бейрут, воссоединение с родственниками, которые в полном составе встречали нас, совершенно лишило меня сил. Мои волосы растрепались, лицо покрылось пятнами губной помады самых разнообразных оттенков, щеки болели от прикосновений небритых подбородков, а плечи промокли от слез радости и счастья. Эти люди прямо-таки жаждали увидеть кого-нибудь, хоть отдаленно связанного с их близкими, которые много лет назад покинули родину, иные, быть может, навсегда. Сам отец двух дочерей, я легко могу представить себе, что должны были испытать мои дед и бабка, когда мой отец увез свою семнадцатилетнюю невесту в Африку, пользовавшуюся в то время лишь славой страны диких зверей и враждебных племен. Вернувшись в Ливан после почти пятидесятилетнего отсутствия, моя мать уже не застала своих родителей в живых.

Джон первый из всего семейства Хаддадов ступил на землю Ливана после того, как его отец вместе с родителями около шестидесяти лет назад покинул родную страну. Его родственники также пришли встретить его, и, таким образом, чуть ли не мы одни целиком оккупировали весь аэропорт. Первые пять дней и пять ночей нашего пребывания в Бейруте были до краев заполнены вином, песнями и хождением по гостям. Наши родственники устраивали нам роскошные приемы, длившиеся с заката и почти до восхода. Днем мой двоюродный брат Хабиб сажал нас в свою машину и вез осматривать достопримечательности, среди них — развалины Библоса и всемирно известные, восходящие к сотому году до нашей эры развалины Баальбека, где колонны храма Ваала в сто двадцать футов высотой стоят символом силы и могущества давно прошедших времен.