Веденеев Василий - БАЛЬЗАМ АВИЦЕННЫ

- Титто пропал, - не отводя взгляда от Лючии, вздохнул капитан. - Шкатулка, книга и сумка с моими записями погибли в огне. Я сделал ничтожно мало!

- У меня хорошие связи при дворе, - понизил голос синьор Лоренцо. - Я лично попрошу короля написать вашему царю. Кстати, пришел ответ из Рима.

Ом подал Федору Андреевичу запечатанный сургучными печатями пакет. Кутергин небрежно вскрыл его и вынул лист бумаги с несколькими строками, выполненными каллиграфическим почерком дипломатического письмоводителя. В них сообщалось, что господину капитану следует обратиться в русскую миссию в Турине или к военному агенту в Париже. Увидев его фамилию, Федор Андреевич не смог сдержать радостной улыбки: это же его однокашник по Академии Генерального штаба! Пожалуй, лучше всего отправиться в Париж. Но...

Вышли оба врача, сохраняя на лицах торжественно-замкнутое выражение, и тут же в еще не успевшую закрыться за ними дверь тенью скользнула Лючия.

- Плох, - развел руками пожилой доктор, отвечая на немой вопросительный взгляд маркиза. - Истощен организм и сердце никудышное.

- Я старался его поддержать, - немного обиженно заметил молодой врач, подкручивая донжуанские усы. - Но в тех условиях?!

- Да, коллега. - Пожилой доктор сделал вежливый полупоклон в его сторону. - У меня нет претензий к вашему профессиональному искусству, однако мы не в силах бороться с самой природой. Конечно же, дорогой маркиз, будет сделано все возможное...

- Перестаньте, - поморщился синьор Лоренио. - Говорите прямо, его дочь в другой комнате.

- Он умирает, - шепнул пожилой доктор. - Мы постараемся его подбодрить лекарствами, однако сколько он протянет, знает только Бог.

- Я прошу вас остаться в моем доме, - обратился да Эсти к докторам. - И по очереди дежурить у постели больного.

Доктора согласились, испросив разрешения наведаться домой, чтобы взять все необходимое для ухода за стариком и предупредить семьи. Они единодушно придерживались мнения, что ухудшение состояния слепого старца может произойти только перед рассветом. Тем не менее, маркиз решил, что домой докторам лучше отправиться по очереди. Те не возражали.

***

Федора Андреевича почти силой заставили уйти из гостиной. Оставшийся доктор - фвмильный врач да Эсти - по настоянию маркиза осмотрел капитана, обработал многочисленные ссадины и кровоподтеки на его теле, велел принять горячую ванну а потом как следует поесть и непременно выспаться. Кутергин пошел в ванную. Доктор вымыл после осмотра руки и сообщил маркизу:

- Крепкий, удивительно крепкий мужчина. И психически, и физически.

- Ничего удивительного, - покуривай сигару откликнулся да Эсти. - Это же драгун-канитан из русского Генерального штаба. Сорвиголова!

Доктор в ответ неуверенно улыбнулся - маркиз иногда любил пошутить - и отправился перекусить в буфетную. Откуда здесь взяться русскому капитану, разве только он, как барон Мюнхгаузен, скалился с луны?

Федор Андреевич быстренько привел себя и порядок и опять устроился в том же кресле в

уголке гостиной. Там он и поужинал в компании маркиза: им накрыли на ломберном столике. Лючия ужинать отказалась - она не отходила от отца. Старый шейх выпил чашку бульона, и это вселяло некоторые надежды.

Вскоре пришел Пепе. Он хриплым шепотом рассказал, что дом выгорел дотла. Даже сейчас там еще сущее пекло, и осмотреть пожарище просто невозможно. Вернулся молодой доктор и уехал домой старый. Часы хрипло пробили одиннадцать, и Кутергин поразился, как незаметно приблизилась ночь. Казалось, прошло только часа два, как все завертелось, словно в карусели, а за окнами уже темно.

Неожиданно двери комнаты, где лежал слепой шейх, распахнулись. На пороге стояла Лючия:

- Отец зовет вас.

Доктор тоже вскочил и следом за маркизом и русским хотел пройти к постели больного, но девушка мягко удержала его:

- Он хочет поговорить с близкими. Пожалуйста, останьтесь в гостиной, если понадобится, я позову вас.

Шейх лежал на кровати, выдвинутой на середину комнаты, чтобы врачи могли подходить к нему с любой стороны. Последний раз Федор Андреевич видел Великого Хранителя в палатке лагеря вольных всадников, а в горящем доме ему некогда было вглядываться в лицо старика. Теперь же он поразился произошедшей в нем перемене - оно казалось высохшим, обтянутым пергаментного цвета кожей, а незрячие глаза лихорадочно блестели. Мансур-Халим раскинул в стороны исхудавшие руки и нетерпеливо пошевелил пальцами. Лючия шепотом велела Кутергину подойти к правой руке, а сама взяла в ладони левую.