Чарльз Силсфилд - В прерии вокруг патриарха

Я молчал.

— Что вы сказали о призраке? — это был уже вопрос ко мне.

— Я ничего не говорил. Успокойтесь.

Взгляд его блуждал, кулаки сжимались.

— Ни слова больше! Хочу покоя! Покоя! Вы должны сделать для меня одно доброе дело.

— Все, что в моих силах. Я обязан вам жизнью.

— Вы джентльмен. У вас получится. — Он перевел дух. — Надо съездить со мной к алькальду.

— Зачем?

— Кое-что сказать… Чего не должна знать ни одна душа.

— Почему бы вам не взять с собой Джонни?

— Джонни? Да он в десять раз хуже меня. Я всем злодеям злодей, клейма ставить негде. Но я честный, открытый, я привык лоб в лоб… И в тот раз так же. А Джонни — трусливый пес, он хватает исподтишка.

— Но мне-то зачем к сквайру?

— Он судья. Судья в Техасе. Американец, как я и вы. Он судит по справедливости.

— Когда ехать?

— Как можно скорее. Мне больше не выдержать. Мука адская! Ни минуты покоя! Так и тащит к патриарху! Даже ночью не усидел на месте!

— Ночью вы опять были у дерева?

— Не мог превозмочь. Восемь дней назад я сказал себе: надо ехать в Сан-Фелипе… во что бы то ни стало… Я уже думал, подъезжаю к цели, смотрю: а это патриарх.

— Бедняга!

— Собрался в Анауа. Проскакал целый день. И что же? Где, вы думаете, очутился вечером? У патриарха!

— Я готов ехать с вами к алькальду, — сказал я, поднимаясь с постели, — в любую минуту.

— Вы не двинетесь с места, пока не расплатитесь, — прохрипел невесть откуда взявшийся Джонни.

— Джонни! — гаркнул Боб, подняв его как ребенка и с такой силой усадив на стул, что у того затрещали кости. — Джонни, этот джентльмен — мой гость. Ясно? Вот тебе расчет!

— Что вы задумали?

— Не твое дело! Убирайся!

Джонни шмыгнул в угол как побитая собака. Мулатка же и не думала робеть. Уперев руки в пышные бока, она вразвалочку прохаживалась по комнате.

— Его не надо брать, этого джентльмена, — зазвенел ее резкий голос. — Не надо! Он еще слаб. На ногах-то еле стоит, какая уж тут езда!

Она была недалека от истины. Лежа в постели, я переоценил свои силы, ноги плохо держали меня. Боб на мгновение заколебался, но лишь на мгновение. Он сграбастал грузную мулатку и поступил с ней точно так же, как и с ее сожителем, только место ей определил за порогом.

Завтрак, состоявший из чая и бататовых лепешек с маслом, заметно подкрепил меня, и я смог забраться на коня. На мне не было живого места, но мы ехали медленно, утро выдалось прекрасным, воздух приятно бодрил, из-под копыт то и дело взлетала и улепетывала всевозможная дичь. Но Боб, казалось, ничего не замечал вокруг. Он без конца что-то бубнил себе под нос. Я мог уловить смысл некоторых его признаний, которые, по правде говоря, предпочел бы не слышать. Но это не всегда удавалось. Порой он вопил, как бесноватый, а когда вдруг замолкал, то это означало, что его снова морочит какой-то призрак. Он впивался своим безумным взглядом в одну точку, вздрагивал и стонал от ужаса. И когда мы, наконец, увидели огороженную плантацию, принадлежавшую судье, у меня камень с души свалился.

Большой дом каркасной постройки выказывал приметы не только полного достатка, но и некоторой роскоши. Он стоял в прохладной тени хинных деревьев. Слева простиралось поле хлопчатника акров на двести, справа крутой излучиной изгибался Хасинто. Над всем этим царила столь торжественная тишина, что Боб, кажется, немного оробел. Он остановился у ограды, нерешительно поглядывая в сторону дома, и производил впечатление человека, оказавшегося у опасной черты.

Его замешательство длилось минут пять. Я не раскрывал рта, боясь прервать внушения его внутреннего голоса. Наконец, одним рывком, как бы приняв окончательное решение, он распахнул ворота. Мы въехали в большой сад, за штакетником по обе стороны от нас тянулись ряды апельсиновых, банановых и лимонных деревьев. Они подходили к наружному двору, здесь были вторые ворота с колоколом. Когда Боб ударил в него, из дверей дома появился чернокожий слуга. Он кивнул Бобу, как старому знакомому и сказал, что тот очень нужен судье и судья как раз справлялся о нем. Мне было предложено спешиться и сказано, что завтрак скоро будет готов, а за конями присмотрят. Я ответил, что не собираюсь испытывать гостеприимство хозяев. У меня был отнюдь не визитный вид. Грязь и дыры на одежде не позволяли набиваться в гости к техасскому гранду.

Чернокожий нетерпеливо замотал головой.

— Маса, пожалуйста, слезьте с коня, завтрак готов, за лошадьми присмотрят.

Мы вошли в хорошо обставленную — по техасским меркам — комнату и в облаке сигарного дыма увидели хозяина. Он только что кончил завтракать, со стола еще не успели убрать посуду. Судя по всему, хозяин не любил церемоний. «Доброе утро» он выдавил через силу. С первого взгляда мне стало ясно, что родом он из Западной Виргинии или из Теннеси. Только в тех краях вырастают такие великаны. К тому же крупные черты лица, массивные плечи, зоркие серые глаза — первые признаки мужской красоты для жителей лесной глухомани. Боб стоял перед ним, опустив голову в запятнанной кровью повязке.