Чарльз Силсфилд - В прерии вокруг патриарха

— При чем? — удивился судья. — Да, убивал ты, но по его наущению! Не было бы Джонни, не видать бы тебе ни этого встречного, ни его кошелька! Не проиграй ты свои двадцать пятьдесят, тебе бы и в голову не пришло добывать золото с помощью свинца!

— Это уж точно! — подтвердили присяжные.

— Ты — убийца с большой дороги, Боб! Но говорю тебе без лести, мне волосок на твоей голове дороже, чем Джонни со всеми его потрохами. Мне очень, очень досадно, что ты, человек, в сущности, не злой, поддался дурному влиянию и сбился с пути. А ведь если бы ты взялся за ум, то мог бы стать полезным гражданином Техаса. Ты умеешь держать в руках винтовку!

Последние слова произвели впечатление на присяжных. Все выжидающе смотрели на Боба.

— Кто знает, — продолжал судья, — может, ты сослужил бы обществу службу, будучи живым, а не повешенным. Ты стоишь дюжины мексиканцев!

Боб поднял поникшую голову и глубоко вздохнул:

— Мне все ясно сквайр. Вижу, куда вы клоните. Но не могу, не могу я больше ждать! Жизнь для меня — мука, пытка, проклятие! Куда бы ни подался, всюду мука!

— А ты сиди на месте.

— Не могу, меня все время тянет к патриарху!

— Давай так. Сегодня мы отправимся к патриарху без тебя, а завтра ты подъедешь.

— В котором часу?

— Примерно в десять.

— А пораньше нельзя?

— Так не терпится в петлю? — спросил мистер Харт.

— Что толку болтать? Жить мочи нет! Чем скорее, тем лучше: проболтаете, меня и вовсе лихорадка сожрет!

— Но не можем же мы из-за твоей лихорадки лететь сломя голову! — вспылил прокуратор.

— От лихорадки и не так запоешь, мистер Уизе, — заметил мистер Трейс, наполняя стакан. — Не будем испытывать его терпение.

— А что думаете, алькальд? — спросил прокуратор.

— Боб не очень-то скромничает в своих требованиях, — раздраженно ответил судья.

Все молчали.

— Но если все согласны и уж коли речь идет о тебе, Боб, мы уступаем.

— Благодарю вас!

— Благодарить не за что! — буркнул судья. — Ступай на кухню! Скажи, чтоб тебе дали хороший кусок ростбифа со всем, что полагается!

И, стукнув рукой по столу, он вызвал прислугу и распорядился:

— Ростбиф для Боба и прочее! Да проследите, чтоб он поел хорошенько. А ты, Боб, завтра оденься поприличнее, как подобает порядочному гражданину! Ясно?

Боб ушел. Присяжные сидели все в тех же непринужденных позах. Лишь иногда кто-нибудь вставал, чтобы пропустить стаканчик или угоститься сигарой. Любому вошедшему было бы невдомек, что здесь решается вопрос о жизни и смерти человека. Правда, временами усиливался шумок, и можно было понять, что условия, выдвинутые Бобом, устраивают не всех. Прошло что-нибудь около часа, покуда каждый не успел высказать своего мнения, и ни разу разговор не изменил своему спокойному течению. Даже когда речь зашла о столь отвратительном и опасном субъекте, как Джонни, никто не давал волю своим чувствам. Линчевание его казалось делом столь же естественным, как отлов мустанга в прерии.

Приняв это решение, мужчины поднялись, выпили еще по стакану за здоровье хозяина и его гостя, пожали нам руки и покинули дом.

Мне, понятное дело, было не до еды. Хозяин тоже смотрел невесело. Он все еще не до конца примирился с тем, что его предложение сохранить Бобу жизнь, как он выражался, в интересах общества, не было поддержано присяжными. Разумеется, Боб виноват, он провинился перед гражданским обществом, перед самим Господом Богом. Но вместо того чтобы заслужить прощение Бога и соотечественников, предпочитает трусливо убраться с этого света. Среди четырнадцати присяжных было двое, бежавших из штатов от наказания за убийство. Но они несли груз своей вины как мужчины и как мужчины желали искупить ее в борьбе с паршивыми мексиканцами.

Утром, когда мы сидели за завтраком, к дому подъехал одетый во все черное всадник. Он слез с коня и заговорил с хозяином голосом Боба. Это и был Боб, хотя мы не сразу узнали его. Вместо грязной повязки фетровая шляпа, вместо кожаной безрукавки — приличный суконный костюм. От бороды не осталось и следа. Перед нами стоял джентльмен. Он казался спокойным и собранным, хотя глаза выражали глубокую печаль. Он протянул судье руку, и тот ответил горячим рукопожатием.

— Ах, Боб, — сказал он. — Если б ты всегда слушал, что тебе говорят. Я велел привезти костюм из Нью-Орлеана, чтоб хоть по воскресеньям ты имел вид порядочного человека. Я бы сделал все, чтобы вернуть тебе человеческий образ. Все, что в моих силах.

— Вы уже сделали, — сказал потрясенный Боб. — Господь воздаст вам за это.