Таковы наши легенды. Они рассказывают, что земли эти были дарованы краснокожим, а не бледнолицым. И никто, кроме краснокожих, не имеет права охотиться здесь. Великий Дух установил свои законы и передал их нам. Они учат любить друзей и ненавидеть врагов. Ты этому не веришь, Бурдон? — спросил Питер, заметив, что бортник слегка поморщился, как бы не одобряя законов Маниту.
— Нам пастыри говорят иное, — ответил Бурдон. — Они уверяют нас, что Бог белого человека завещал любить всех людей, даже тех, что замышляют против тебя зло, и что к каждому следует относиться так, как ты желаешь, чтоб относились к тебе.
Питеру понадобилась почти целая минута, чтобы снова обрести дар речи, так поразила его эта доктрина. Правда, он в последнее время уже несколько раз слышал о ней, но она никак не укладывалась в его сознании.
— Таковы наши легенды, и таковы наши законы. Взгляни на меня. Пятьдесят зим старались сделать мои волосы белыми. Время может это. Но волосы — единственная часть индея, которая становится белой. В остальном он краснокожий. Это его цвет. По нему индея узнает дичь. По нему племена признают в нем своего. Все распознают индея по цвету его кожи. И он помнит, чем одарил его Великий Дух. Он привык к этим вещам, они его добрые друзья. А чужого он не любит. И чужеземцев — тоже. Белые люди — чужеземцы, индей не хочет видеть их на своей охотничьей тропе. Если они приходят поодиночке — убить несколько бизонов, отыскать немного меда, поймать бобра, — индей не против, индей охотно делится своим богатством. Но бледнолицые приходят иначе. Они не в гости приезжают, они являются как хозяева. Явятся и норовят остаться навеки. В каждый год из моих пятидесяти я слышал о новых племенах, изгнанных белыми с охотничьих угодий в сторону заходящего солнца.
Вот уже много сезонов, как я не перестаю об этом думать. Я пытался найти способ остановить бледнолицых. И понял — есть только одно средство. Или индеи воспользуются им, или все земли, на которых они испокон веков охотятся, отойдут к чужеземцам. Ни один народ не захочет по доброй воле отдавать свои земли. Они дарованы самим Маниту, настанет день, когда он может захотеть получить их обратно. Что же сумеет сказать ему в ответ краснокожий, который уступил свои владения бледнолицым? Нет, мы не допустим этого. Придется применить то единственное средство.
— Я, кажется, понимаю тебя, Питер, — сказал Бурдон, воспользовавшись наступившей паузой. — Единственное средство, о котором ты ведешь речь, — война. Война — индейский метод восстановления справедливости. Война против мужчин, женщин и детей.
Питер кивнул головой, не спуская с лица Бурдона горящего пристального взора, словно проникающего в самую душу бортника.
— Означает ли это, — продолжал последний, — что ты с твоими друзьями, вождями и их людьми, которых я видел в Круглой прерии, намерены начать с нас, шестерых белых, считая и двух женщин, по воле случая попавших вам в руки? Означает ли это, что первыми будут взяты наши скальпы?
— Первыми?! О нет, Бурдон, за многие годы рука Питера сняла множество скальпов. Слава о нем разошлась далеко, так что он теперь в селения белых ни ногой. И ищет он не янки, а любых бледнолицых. Повстречавшись в лесу или в прериях с бледнолицым, он старается заполучить его скальп. И так на протяжении ряда лет. Питер уже снял много скальпов.
— То, что я услышал от тебя, Питер, ужасно, лучше бы ты этого не рассказывал. Мне и раньше говорили о тебе нечто подобное. Но, после того как я оказался с тобой под одной крышей и мы вместе ели, пили, спали и ходили, я не то что вознадеялся, но даже уверовал, что это неправда.
— Это правда. У меня одно желание — извести всех бледнолицых. Сделать это необходимо, иначе они изведут всех индеев. Выбора нет. Или наш народ погибнет, или ваш. Я краснокожий. Мое сердце подсказывает мне, что умереть должны бледнолицые. Это они, а не краснокожие, живут на чужих землях. Они виноваты, мы правы. Но, Бурдон, у меня среди бледнолицых есть друзья, а с друзей не принято снимать скальп. Я не понимаю той веры, что велит возлюбить врагов своих и делать добро тем, кто чинит тебе зло, это странная вера. Я бедный индей и не знаю, что и думать о такой вере! И не буду знать, пока собственными глазами не увижу кого-нибудь, кто так поступает. А вот друзей надо любить, это справедливо. Твоя скво мне как родная дочь. Я зову ее дочкой, и ей это известно, а язык мой не раздвоен, как у змеи. Он говорит только то, что я думаю. Было время, я и твою молодую скво собирался оскальпировать, потому что она бледнолицая скво и может произвести на свет бледнолицых детей. А сейчас я не хочу ее скальпа, моя рука никогда не нанесет ей вреда. Моя мудрость поможет ей уйти из рук краснокожих, которые желают получить ее скальп. И тебе тоже поможет. Ты ее муж, ты великий колдун, повелевающий пчелами, и рука моя не поднимется причинить тебе зло. Открой уши пошире, пусть они вместят большую правду, что я поведаю тебе.
Читать дальше