Джеймс Купер - Прерия

– Весьма возможно, что вы правы, сэр, – ответил он с оскорбительным безразличием к важности сдаваемой им позиции. – Да, вы совершенно правы, сэр, и слово «vacca» было бы здесь более уместно.

– Извините, сэр, но вы крайне ошибочно толкуете мое замечание, если полагаете, что я включаю Bibulus Americanus в семейство vacca, ибо, как вам хорошо известно, сэр.., или, возможно, я должен назвать вас доктором? У вас несомненно имеется медицинский диплом?

– Вы оказываете мне незаслуженную честь, – перебил незнакомец.

– Значит, студент?.. Или вы посвятили себя изучению другой науки – возможно, из гуманитарной области?

– Опять неверно.

– Но не могли же вы, молодой человек, приступить к столь важному.., я сказал бы, даже грозному служению без всякого свидетельства о вашей к тому пригодности! Без какого-либо документа, который подтверждал бы ваше право заниматься таким делом и держаться на равной ноге с коллегами, посвятившими себя тем же благим целям.

– Не понимаю, на каком основании или в каких видах вы вмешиваетесь в мои дела! – вспылил молодой человек. Он весь покраснел и вскочил с живостью, показавшей, как мало значат для него более грубые нужды, когда задет близкий его сердцу предмет. – И ваш язык мне непонятен, сэр. То, что в отношении других можно назвать «благою целью», для меня – высший долг. И со свидетельством тоже не менее странно: признаюсь, не понимаю, кто его может спрашивать. И зачем я должен его предъявлять?

– Обычай предписывает запасаться таким документом, – веско возразил доктор. – И в соответственных случаях принято предъявлять его с тем, чтобы родственные и дружественные умы сразу отметали недостойное подозрение и, пренебрегая, так сказать, простейшими вопросами, могли сразу же начать с тех статей, которые являются desiderata 38для обеих сторон.

– Странное требование! – пробормотал молодой человек, переводя взгляд с одного на другого, как будто изучая, что представляют собою эти трое, и взвешивая, на чьей стороне сила. Потом, пошарив у себя на груди, он извлек маленькую шкатулочку и, с достоинством подав ее доктору, сказал:

– Из этого вы увидите, сэр, что я имею достаточное право путешествовать по стране, которая ныне находится во владении Американских Штатов.

– Посмотрим! – провозгласил натуралист, разворачивая большой, сложенный в несколько раз пергамент. – Ага, подпись философа Джефферсона! 39Государственная печать! Вторая подпись – военного министра! Вот как! Свидетельство о присвоении Дункану Ункасу Мидлтону звания капитана артиллерии.

Кому, кому? – подхватил траппер, который в продолжение всего разговора сидел и жадно вглядывался в незнакомца, в каждую черточку его лица. – Какое имя? Вы назвали его Ункасом? Ункас? Там написано – Ункас?

– Так меня зовут, – несколько высокомерно отозвался юноша. – Это имя индейского вождя, которое с гордостью носим мой дядя и я. Оно нам дано в память большой услуги, оказанной нашей семье одним воином в давних войнах.

– Ункас! Вы его назвали Ункасом! – повторил траппер и, подойдя к юноше, откинул с его лба черные кудри без малейшего сопротивления со стороны их изумленного обладателя. – Ага! Глаза мои стары и не так остры, как в ту пору, когда я и сам был воином, но я узнаю в сыне облик отца! Его лицо мне сразу напомнило кого-то, едва он подошел. Но многое, многое прошло с тех далеких лет перед моими слабеющими глазами, и я не мог припомнить, когда и где я встречал человека, похожего на него! Скажи мне, мальчик, под каким именем известен твой отец?

– Он был офицером Штатов в войне за независимость и носил, понятно, то же имя, что и я, – Мидлтон; а брата моей матери звали Дункан Ункас Хейворд.

– Снова Ункас! Снова Ункас! – отозвался старик. – А его отца?

– Точно так же, но без индейского имени. Ему с моей бабушкой и была оказана та услуга, о которой я упомянул.

– Я знал! Я так и знал! – закричал дрогнувшим голосом старик, и его обычно неподвижное лицо задергалось, как будто названные юношей имена пробудили давно дремавшие чувства, связанные с событиями былых времен. – Я так и знал! Сын или внук, не все ли равно – та же кровь, то же лицо! Скажи мне, тот, кого зовут Дунканом, без «Ункас».., он еще жив?

Молодой человек печально покачал головой и ответил:

– Он умер в преклонных годах, уважаемый всеми. Был любим и счастлив и дарил счастье другим!

– В преклонных годах? – повторил траппер и оглядел свои иссохшие, но все еще мускулистые руки. – Да, он жил в поселениях и был мудрым лишь на их особый лад. Но ты часто виделся с ним; тебе случалось слышать от него рассказ об Ункасе и о жизни в глухих лесах?