Ты мой паж.
Твой господин я. Говори смелее.
«Цимбелин» 80
Помещение, куда Руфь отправила детей, располагалось в мансарде и, как уже говорилось, с той стороны дома, которая выходила на ручей, бежавший у подножия холма. В нем было единственное выступающее окно, откуда виднелись лес и поля по ту сторону долины. Небольшие отверстия по бокам позволяли также мельком разглядеть земли, лежавшие в отдалении. Кроме крыши и массивного остова здания, внутренняя перегородка из досок защищала это место от попадания большей части боевых снарядов в войнах того времени. В период младенчества эта комната служила для детей спальней и сохраняла это назначение, пока дополнительные наружные сооружения, выросшие со временем вокруг жилых домов, не прибавили семейству смелости устраиваться на ночь более комфортно и, как полагали, не менее надежно в отношении сюрпризов.
— Я знаю, ты тот человек, который сознает, каковы обязанности воина, — сказала Руфь, приведя его вслед за собой туда, где были дети. — Ты не обманешь меня. Жизни этих нежных созданий под твоей зашитой. Присмотри за ними, Миантонимо, и христианский Бог вспомнит о тебе в час твоей собственной нужды!
Мальчик ничего не ответил, но в добром выражении его смуглого лица мать угадала залог, который искала. Затем, когда юноша с деликатностью своей расы отошел в сторону, чтобы те, кто был привязан друг к другу столь тесными узами, могли отдаться своим чувствам без свидетелей, Руфь вновь приникла к своему чаду со всей материнской нежностью, светившейся в ее глазах.
— Еще раз прошу тебя не следить с чрезмерным любопытством за ужасной схваткой, которая может возникнуть перед нашим домом. Язычники действительно идут на нас с кровавыми намерениями. И молодые, и старые должны теперь показать, что веруют в защиту нашего Господа и такое мужество, какое подобает верующим.
— А почему, матушка, — спросила ее дочь, — они хотят причинить нам зло? Разве мы сделали им что-нибудь плохое?
— Я не знаю. Тот, кто сотворил землю, дал ее нам в пользование, и разум, казалось бы, учит, что если часть ее пустует, тот, кому она действительно нужна, может занять ее.
— Дикарь! — прошептал ребенок, прильнув еще теснее к груди своей нагнувшейся родительницы. — Его глаза сверкают, как звезда, что висит над деревьями.
— Успокойся, доченька. Его дикая натура размышляет над некой воображаемой несправедливостью!
— Ведь мы здесь по праву. Я слыхала, как отец говорил, что, когда Господь подарил меня ему, наша долина была густым лесом, и только тяжкий труд сделал ее такой, какой она стала.
— Я надеюсь, что тому, чему мы радуемся, мы радуемся по праву! И тем не менее, похоже, что дикари готовы отрицать наши притязания.
— А где живут эти кровожадные враги? У них тоже есть долины, как эта, и христиане ворвутся туда ночью, чтобы пролить кровь?
— У них дикие и жестокие обычаи, Руфь, и они мало знают о нашем образе жизни. Они не заботятся о женщине, как люди расы твоего отца, ибо физическая сила ценится больше, чем родственные узы.
Малютка вздрогнула, а когда зарылась лицом глубже в материнскую грудь, то в этом проявилось более сильное чувство любви к матери и более живое его выражение, чем любые прежние ласки в ее детском восприятии. Когда она умолкла, матрона запечатлела прощальный поцелуй на лбу каждого из детей и, громко молясь, чтобы Господь благословил их, вернулась к исполнению обязанностей, требовавших проявления совсем других качеств. Однако, прежде чем покинуть комнату, она еще раз подошла к мальчику и, держа свечу перед его не дрогнувшими глазами, торжественно произнесла:
— Я вверяю моих малюток попечению юного воина!
Его ответный взгляд был, как всегда, холодным, но не обескураживающим. Долгий и пристальный взгляд Руфи не заставил его ответить, и она собралась покинуть помещение, мучимая неопределенностью относительно намерений опекуна, на которого она оставляла девочек, хотя все еще верила, что многочисленные проявления ее доброты к нему за время плена не останутся без вознаграждения. Ее рука задержалась в нерешительности на щеколде двери. Момент благоприятствовал юноше, ибо она вспомнила, каким образом он вернулся этой ночью, как и прежние его поступки, когда он оправдывал доверие, и была близка к тому, чтобы оставить дверь открытой и дать ему возможность выйти, но тут воздух долины наполнили ужасные крики и вопли атакующих дикарей. Оттянув щеколду, встревоженная женщина спустилась без дальнейших раздумий и заторопилась на свой пост с поспешностью человека, сознающего только необходимость своего присутствия в другом месте.
Читать дальше