Джеймс Купер - Долина Виш-Тон-Виш

— Огонь стер следы мокасин моих отцов на земле, — сказал он с умиротворенной, хотя и горькой, улыбкой, — и мои глаза не могут их отыскать. Я умру под тем пологом, — он показал сквозь просвет в листве на синее пятно неба, — и падающие листья покроют мои кости.

— Зато Господь связал нас новыми узами дружбы. Вон там тисовое дерево и тихое кладбище вдалеке, где поколения моего народа спят в своих могилах. Место, белое от камней с именами…

Смиренный внезапно замолчал, а когда поднял глаза и взглянул на своего спутника, то успел заметить, как любознательный интерес последнего вдруг сменился холодной замкнутостью и как вежливо индеец переменил тему разговора.

— За тем холмиком есть вода. Пусть мой отец попьет и подкрепится, чтобы он дожил до того времени, когда сможет лежать в вырубках.

Второй кивнул, и они молча проследовали к этому месту. По времени, затраченному на требуемый отдых, могло показаться, что путники проделали долгую и далекую дорогу. Однако наррагансет ел более умеренно, чем его спутник, ибо казалось, что его душу гнетет груз, гораздо более обременительный, чем усталость, которую претерпевало тело. Тем не менее внешне хладнокровие мало ему изменило, ибо во время молчаливой трапезы он сохранял вид скорее достойного воина, нежели человека, на поведение которого может сильно повлиять душевная скорбь. Умиротворив природу, оба поднялись и продолжили свой путь через непроходимый лес.

Примерно с час после того, как они покинули ключ, наши путешественники двигались быстро, не отвлекаясь каким-либо мимолетным впечатлением или временной остановкой. Однако к концу этого часа быстрота шага Конанчета стала убывать, а его взгляд, прежде постоянно устремленный вперед, начал блуждать в какой-то нерешительности.

— Ты потерял те тайные знаки, благодаря которым мы так далеко проложили себе путь в лесу, — заметил его спутник. — Одно дерево похоже на другое, и я не вижу никаких различий в этой дикой природе. Но если ты заблудился, мы можем на самом деле потерять надежду добраться до цели.

— Вот орлиное гнездо, — возразил Конанчет, указывая на названный предмет, расположившийся на верхних побелевших ветвях засохшей сосны, — и мой отец может видеть дерево Совета — этот дуб, но здесь нет вампаноа!

— В этом лесу много орлов, и этот дуб не единственный среди себе подобных. Твои глаза обманулись, сахем, и какой-то ложный знак сбил нас с пути.

Конанчет внимательно посмотрел на своего спутника. Спустя минуту он спокойно ответил:

— Разве мой отец когда-нибудь ошибался тропой, идя от своего вигвама к месту, откуда он смотрел на дом своего Великого Духа?

— Эта хоженая тропа — иное дело, наррагансет. Мои ноги истоптали скалу за множество раз, да и расстояние было всего ничего. Но мы прошли не одну лигу леса, и наш путь лежал через ручьи и холмы, через заросли и болота, где зрение человека неспособно обнаружить даже малейшего признака присутствия людей.

— Мой отец стар, — почтительно сказал индеец. — Его глаз не так остер, как тогда, когда он снял скальп Великого Вождя, иначе он заметил бы отпечаток мокасин. Взгляни! — Он показал спутнику след человеческой ноги, едва различимый по тому, как располагались опавшие листья. — Скала истерта, но она тверже, чем почва. Она не может рассказать по своим отметинам, кто проходил или когда.

— Здесь и вправду есть то, что при желании можно принять за отпечаток мужской ноги. Но он всего один и может быть случайной игрой ветра.

— Пусть мой отец посмотрит в обе стороны, и он увидит, что здесь прошло племя.

— Возможно, это и правда, хотя мои глаза не могут обнаружить того, что ты хочешь показать. Но если здесь прошло племя, то пойдем дальше.

Конанчет покачал головой и растопырил пальцы обеих ладоней, изобразив радиусы круга.

— Ага! — сказал он, еще не успев многозначительно ответить жестами. — Вот и мокасины!

Смиренный, так часто и так недавно ополчавшийся на дикарей, невольно стал искать затвор своего карабина. У него был угрожающий вид и поза, хотя его блуждающий взгляд не мог заметить ничего, что вызывало бы тревогу.

Не то Конанчет. Его более острый и более опытный глаз вскоре уловил беглый силуэт направлявшегося к ним воина, временами скрытого стволами деревьев, чьи шаги по опавшим листьям первыми выдали его приближение. Сложив руки на обнаженной груди, вождь наррагансетов ожидал его прихода в позе спокойного достоинства. Он не произнес ни звука, и ни один мускул не дрогнул на его лице, пока ладонь не легла на его руку и подошедший ближе не произнес дружеским и уважительным тоном: