Татьяна Виноградова: Дети капитана Блада

– Попг'обую поискать что-нибудь еще. К счастью, гувег'нантки нужны даже в этой ваг'ваг'ской части света. Моя сестг'а великолепно устг'оилась в Гаване, и даже пг'иглашала погостить.

– А вы не хотели бы уехать прямо завтра?

– Куда?!

– Ну, разумеется, в Гавану. Только с заходом в Порто-Белло. Вы когда-нибудь бывали в Порто-Белло во время золотой ярмарки? Говорят, это нечто неописуемое!

– Но, дог'огая, лишний кг'юк мне все-таки не по каг'ману! К тому же я слышала, что в Пог'то-Белло свиг'епствует желтая лихог'адка… Конечно, чудеса Пог'то-Белло стоит посмотг'еть, но я лучше дождусь пг'ямого г'ейса.

– Но, дорогая мадемуазель, я хочу предложить вам оплатить вашу дорогу до Порто-Белло. Видите ли, у меня возникло небольшое затруднение…

Объяснение отняло считанные минуты. Мадемуазель Дени умела не только говорить, но и – когда это бывало нужно – внимательно слушать. Щепетильность мадемуазель была побеждена парой симпатичных сережек, а также несколько авантюрным складом ее собственного характера. Домой Бесс вернулась уже в сопровождении компаньонки. А о том, что компаньонка была нанята лишь на срок, достаточный для ухода «испанца» из Порт-Ройяла, они никому говорить не собирались.

– Я продам барбадосские плантации, и это позволит мне протянуть какое-то время, – говорила Арабелла Бесс тем же вечером. – Неизвестность – страшнее всего. Даже если случилось самое ужасное, ты, по крайней мере, будешь знать…

– Что за мысли, мама! Мы знаем, что он жив и пока еще не смещен с должности – иначе бы королева назначила нового губернатора.

– Ты права… права. Я и сама все время себе об этом напоминаю. Но все же мне страшно…

– Послушай, мама, мне только сейчас пришло в голову: ведь если папа не смещен, должно быть его жалование…

– Да. Весь первый год полковник передавал мне деньги, причитающиеся Питеру. Потом он сказал, что деньги перестали поступать… У меня, правда, сложилось впечатление, что… что он просто… но у меня не было возможности проверить. Возможно, мне следовало просить…

– Еще чего! Не вздумай унижаться! Ох, с каким удовольствием я посмотрю на физиономию полковника, когда папа вернется!

– Поезжай, дорогая… Но, прошу тебя, будь благоразумна. Надеюсь, мадемуазель хорошо за тобой приглядит – все-таки, у нее такой опыт. Но я все равно не отпустила бы тебя, если бы не думала, что, быть может, я больше никогда…

– Глупости! – Бесс почувствовала легкую неловкость по поводу мадемуазель.

– Лучше скажи: «Тр-ридцать тр-ри доххлых акулы!» Вот увидишь – сразу станет легче.

Арабелла слабо улыбнулась.

Так Бесс оказалась на борту испанского сторожевика, а затем заняла место на галеоне «Дон Хуан Австрийский». Все ее имущество составляли благословение матери, небольшой узелок с вещами и второй – с мемуарами отца. По слухам, мемуары были в большой моде в Европе, и Бесс рассчитывала в случае чего превратить рукопись в какие-нибудь деньги.

3 сентября 1707 года «Дон Хуан» покинул Порто-Белло.

Уходили с ночным отливом. Как это было заведено у испанцев, часть полагающихся по штату тяжелых пушек осталась на берегу, и их вес возместили пассажиры с вещами, тюки с товарами, ящики. Пассажирам была выделена верхняя из орудийных палуб. Вообще-то галеон должен был перевозить только государственные грузы; ни людей, ни частных товаров на нем официально не было. Порядка на золотом флоте не прибавилось даже после того, как пять лет назад англо-голландская эскадра подстерегла у берегов Испании очередной караван, и, хотя и не сумела его захватить, пустила ко дну семнадцать груженых золотом галеонов. В колониях об этих событиях в бухте Виго говорили много, но невнятно – точно никто ничего не знал. Вернее, знали многие – но все почему-то по-разному.

«Будем надеяться, что нынешний караван обойдется без подобных приключений» – подумала Бесс и тихонечко усмехнулась про себя: «Это ж надо! Желать удачи испанцам!» Пути Господни, воистину, были неисповедимы. Лежа с открытыми глазами в чернильной темноте, Бесс прислушивалась к звукам. Вокруг дышали, храпели и бормотали люди, временами слышался топот крысиных лапок, писк и возня. Качка усиливалась и отчетливее слышался шорох волн. Дыханию людей вторил ритмичный и протяжный скрип переборок. Теперь Бесс понимала, почему моряки считают свой корабль живым существом. Старый галеон кряхтел, ворчал и жаловался на прожитые годы, трудную службу и заплаты в обшивке. Ему было тяжело.