Андрей Толоков - Семь недель в чужом теле

Капитаном яхты, принадлежащей Андрею Владимировичу Севастьянову, Подниекс стал несколько лет назад. Своё дело он знал хорошо и владельцу нравился. Накануне Валдис получил указание от Ричарда срочно приготовить судно к походу. Выход в море был назначен на сегодня. Всё было готово кроме одного. Вчера так и не удалось найти моториста. Не было в этом городе подходящей кандидатуры. Когда старпом Суховеев привёл человека не очень приличного вида, Подниекс поморщился, но решил взять парня. Времени на поиски другого не было.

– Хорошо, – сказал капитан с присущим ему прибалтийским акцентом. – Я беру вас в команду. Но прежде я хочу, чтобы на вас посмотрел боцман.

Валдис кивком головы дал понять старпому, что надо пригласить Ивана Ивановича. Боцман Крымин был настоящий морской волк. В прошлом году он уже должен был уйти на пенсию, но хозяин яхты Севастьянов уговорил Крымина остаться. Такими кадрами не разбрасываются. Крымин остался.

Увесистой походкой Иван Иванович поднялся на мостик. Он посмотрел на Андрея и, повернувшись к капитану, сказал:

– Нет! Этот нам не нужен.

– Ифан, объясни! – удивлённо сказал капитан. Подниекс хорошо говорил по–русски, но почему–то имя Иван произносил иногда через букву «эф».

– Я его знаю, – стал пояснять своё решение боцман. – Это Андрюха Севастьянов. Это последний человек, которого я пустил бы на борт. Он раздолбай. К тому же газ любит.

– Газ? – переспросил капитан.

– Ну да. Водка, джин, коньяк и дальше по списку, – пояснил Иван Иванович. – Газ, это на нашем языке – крепкие алкогольные напитки.

– Так вы его знаете? – уточнил капитан.

– Знаю! И он меня вспомнил. Вижу по глазам, что вспомнил. Он у меня молодым механиком на бармалее был, – Крымин исподлобья смотрел на Севастьянова. – Гоните его, Валдис Теодорович. Бедоносец он.

Андрей молчал. Он, конечно, помнил Крымина. На бармалее, так называется на морском жаргоне большой рыболовный морозильный траулер, у них был серьёзный конфликт. И боцман не врал, из–за алкоголя.

– Мне очень жаль, Андрей, – процедурно выразился капитан. – Но вы нам не подходите. До свидания.

«Да, – подумал Севастьянов, когда спустился по трапу на пирс, – ночевать придётся на улице. Ладно. Завтра, может быть, что–нибудь найду». Андрей пошёл по улице в сторону «Пельмени и Пиво» в надежде, что Тая даст что–нибудь съесть в долг. Выпить уж точно не даст, но хотя бы съесть.

В начале Цветочного бульвара Андрей проходил мимо церкви. Рядом с оградой сидел калека и просил милостыню. Он протянул руку в сторону Андрея и что–то невнятно пробурчал.

– Извини, браток, – сказал Севастьянов. – Мне самому впору рядом с тобой сесть и просить людей о помощи.

Калека вдруг стал серьёзен и в глазах его что–то блеснуло. Как будто на грань хорошего бриллианта попал луч солнца.

– Чтобы не сидеть рядом со мной, – уверенным гипнотизирующим голосом сказал калека, – и не разделить мою участь, зайди в храм и помолись за моё здоровье. Это именно то, что тебе сейчас нужно. Поверь.

Севастьянов не говоря ни слова, повернулся лицом к храму, и его рука сама перекрестила Андрея трижды. «Господи, – подумал моряк, – я никогда раньше в жизни своей не крестился. Этот калека какой–то колдун». С этими мыслями Севастьянов вошёл в храм.

Джет Андрея Владимировича приземлился после полудня в семидесяти километрах от Приморского порта. Ближе не было ни одного аэропорта. Через полчаса подали «Шевроле Экспресс» и водитель, в белоснежной рубашке, помчал свиту Севастьянова в Приморский порт. Машина плавно проходила зигзаги горного серпантина. У пассажиров было ощущение, что едут они по ровной автомагистрали. И вот крутой спуск с поворотом. Вдруг машину резко кинуло в сторону пропасти. Водитель с огромным усилием рванул руль в обратном направлении. «Шевроле» накренился и, было полное ощущение того, что через мгновение он сорвется в бездну, на дне которой, вперемешку с огромными валунами, росли острые сосны. Водителю удалось удержать машину на дороге и погасить скорость. Когда «Шевроле» остановился на противоположной обочине, в салоне воцарилась гробовая тишина. Водитель отпустил руль и обмяк. Белоснежная рубашка в одночасье стала мокрой.

– Мать! – в полной тишине все услышали шёпот Ричарда. – Как говорить «раша»: фаша мать «фак».

Ричард ещё несколько раз повторил матерное английское слово. Севастьянов первый пришёл в себя, поднялся и вышел на дорогу. Правое переднее колесо было разорвано в клочья. Андрей посмотрел на водителя, потом опять на колесо и опять на водителя. Потом он медленно поднял непослушные вялые руки и начал аплодировать человеку, сидящему за рулём. Вся свита, наблюдавшая за этим действом из салона, не понимала, что происходит. Только после того как они увидели колесо, вернее его остатки, пассажиры поняли почему шеф аплодировал водителю.