Аза Ожогина - Любовь в чужом теле

Назойливое весеннее солнце протиснулось сквозь жалюзи, заставляя продрать глаза. Но вместо того, чтобы резво соскочить с кровати и наброситься на рабочий день, я протянул руку и дотронулся до мягкого податливого женского тела, которое посапывало рядом со мной.

Почему бы не начать день с приятного?

Откинув одеяло, я оголил стройную женскую спину. Моя рука пробежалась по гладкой спине и пошла дальше, и вот я уже поглаживаю упругую грудь. Плоский живот, аппетитная попка… В паху тут же проснулось желание.

– Ну, Руслан!.. Тебе не стыдно будить меня в такую рань? – наконец Кристина отозвалась на мои ласки.

– Нет, совсем не стыдно, а очень даже приятно, – пробормотал я, прощупывая почву для своего друга, который уже настропалился ринуться в бой.

– Это тебе приятно, а я спать хочу, – Кристина демонстративно отодвинулась от меня, продолжая лежать спиной ко мне.

– Спи, я тебе не мешаю, – ответил я и тут же вцепился в упругую попку двумя руками.

Одним рывком я вошёл туда, где было тепло и узко.

– М-м… – простонал я, – как хорошо…

– Тебе хорошо, а я спать хочу, – повторила Кристина.

– Детка, извини, времени в обрез, – чмокнул я оголённое женское плечо, не прекращая движений. – Вечером я сделаю всё так, как ты хочешь.

– Вечером я хочу в «Пять звёзд», – сказала Кристина уже примирительным тоном.

– Будет тебе «Пять звёзд»! – прорычал я, сделав последний рывок.

По телу прошла волна экстаза, и я обессиленный откинулся на подушки.

– Тогда мне нужно купить новую сумочку, раз уж вечером у нас планируется поход в ресторан. Я хочу выглядеть на все сто. У Луиса Бидона новая коллекция сумочек вышла. Ты же мне её купишь?

– Шо, опять?! Да из твоих сумочек Великую Китайскую стену можно построить! – вырвалось у меня.

– Сам ты китайская стена. Луис Бидон итальянец, между прочим. Как можно не знать такие элементарные вещи? – искренне поразилась Кристи. – И пора бы тебе усвоить, я китайский ширпотреб не ношу! Так что из моих сумок можно построить только великую итальянскую стену!

– Ладно, будет тебе сумочка. С таким телом ты можешь просить всё что угодно, – сказал я. Я уже давно привык к товарно-денежным отношениям с женщинами, так было проще и удобнее. Да и других отношений эти существа в принципе не знали.

– А какое у меня тело? – решила пококетничать Кристина.

– Тело ангела.

– А душа?

– А вот душа у тебя дьявола, – вздохнул я, глянув на часы. Пора уже заканчивать болтовню и собираться на работу.

– Скажешь тоже! Разве я покушалась на твою душу? – Кристина надула и без того пухлые губки.

– Нет, только на мой кошелек! – засмеялся я, вставая с кровати.

– Ну, знаешь ли!.. Вообще-то я люблю тебя! – кулачок Кристины попал мне как раз между лопаток.

– О, да! Я в этом нисколько не сомневаюсь, – надев тапки и почесывая щетину, я пошёл удовлетворять естественные потребности. Работа ждать не будет.

За что я любил эту квартиру, так это за то, что здесь было два санузла. Чёрт возьми, это было дорого, но безумно удобно! Никаких лишних женских баночек и скляночек в ванной и не нужно соблюдать очерёдность.

Я посмотрел на себя в зеркало. Какая же у меня классная фигура! Да, мужчине не пристало собой восхищаться, но я восхищался не собой, а своим трудом. Когда меня бросила мать, укатив со своим очередным хахалем в Москву, в школе мы проходили «Каштанку». Я не любил читать, не любил книги. Но «Каштанку» проглотил за вечер, а потом всю ночь проплакал. Это я был той потерянной несчастной собачонкой. Это я выл и скулил от одиночества и безысходности. И именно мысль Каштанки засела тогда у меня в голове – «Когда думаешь об еде, то на душе становится легче…»

И я думал о еде, чтобы не думать о кинувшей меня матери, не думать об отце, которому было откровенно наплевать на меня, и который свалил от нас с матерью, когда мне ещё и трёх не было. Я думал и думал о еде. А мысли привели меня к тому, что я стал жрать. Именно не есть, а жрать. В отличие от меня Каштанка не могла себе такого позволить, ей тупо нечего было есть. А вот моя тётка, на которую спихнула меня мать, только радовалась, что я ем за двоих, троих… И я стал колобком, эдакий мальчишка с батоном в руках.

Я жрал и читал. Читал Чехова. После «Каштанки» он для меня стал первым и единственным писателем, которому я беспрекословно доверял. Я читал короткие рассказы, читал пьесы, читал всё, где видел фамилию Чехов.