Жюль Верн - Дети капитана Гранта - английский и русский параллельные тексты

подумать, будто его поддерживают в воздухе какие-то перепончатые крылья. Может быть, в этом странном краю обезьяны летают, подобно тем лисицам, которых природа снабдила

крыльями летучей мыши? Между тем повозка

остановилась, и все стали следить за животным. Оно постепенно скрылось в эвкалиптовой листве. Однако вскоре оно стало спускаться с молниеносной быстротой вниз по стволу,

соскочило на землю и, пробежав немного, со всевозможными ужимками и прыжками, ухватилось своими длинными руками за гладкий ствол громадного камедного дерева. Путешественники недоумевали, как сможет это животное вскарабкаться по прямому и скользкому стволу, обхватить который оно не могло. Но тут в руках у обезьяны появилось нечто вроде топора, и она, делая в стволе небольшие зарубки, добралась по ним до верхушки дерева. Еще несколько секунд - и обезьяна скрылась в густой листве.

- Что это за обезьяна? - спросил майор. - Эта обезьяна - чистокровный австралиец! - ответил Паганель. Не успели спутники географа пожать плечами, как вблизи послышались крики, что-то вроде: "Коо-э! Коо-э!" Айртон погнал быков, и через каких-нибудь сто шагов путешественники неожиданно очутились перед кочевьем туземцев. Как печально было это зрелище! На голой земле раскинулось с десяток шалашей, "гуниос". Сделанные из кусков коры, заходящих друг на друга наподобие черепицы, они защищали своих жалких обитателей лишь с одной стороны. Эти существа, доведенные до убожества, имели отталкивающий вид. Их было человек тридцать -мужчин, женщин и детей. Одеты они были в шкуры кенгуру, висевшие на них лохмотьями. Завидев повозку, они бросились было бежать, но несколько слов Айртона, произнесенных на невнятном местном наречии, видимо, несколько успокоили их. Они вернулись назад,

полудоверчиво-полубоязливо, как звери, которым протягивают лакомый кусок. Эти туземцы,

ростом до пяти футов и семи дюймов, с лохматыми головами, длинными руками и выпяченными животами, не были черны: цвет их кожи напоминал застаревшую копоть. Их

волосатые тела были татуированы и испещрены шрамами от надрезов, сделанных в знак траура при погребальных обрядах. Трудно было себе представить более непривлекательную внешность: огромный рот, приплюснутый и

словно раздавленный нос, выдающаяся нижняя челюсть с белыми, торчащими вперед зубами. Все это делало их похожими на животных.

- Роберт не ошибся, - сказал майор. - Это обезьяны, чистокровные - это верно, - но обезьяны! - Мак-Наббс, - сказала леди Элен, -значит, вы одобряете тех, кто охотится на них, как на диких зверей? Но эти несчастные - люди.

- Люди! - воскликнул Мак-Наббс. - Скорее нечто среднее между человеком и орангутангом. У них такой же покатый лоб, как у обезьян. В этом Мак-Наббс был прав. Лицевой угол австралийцев очень острый и почти такой же, как у орангутангов: примерно 60-62°. Поэтому де Риенци не без оснований предложил считать эти племена особой расой, которую он назвал "питекоморфы", то есть обезьяноподобные люди. Но леди Элен была еще более права, чем Мак-Наббс, считая, что и у этих находящихся на низшей стадии развития существ есть человеческая душа. Между австралийцами и зверями - целая пропасть. Паскаль справедливо сказал, что человек нигде не бывает зверем. Правда, он столь же мудро добавлял: "и ангелом тоже". Однако леди Элен и Мери Грант были живым опровержением этой второй части высказывания великого мыслителя. Милосердные женщины вышли из повозки, ласково протянули руки изголодавшимся туземцам и предложили им еду. Те с жадностью набросились на нее. Должно быть, они приняли леди Элен за божество, тем более что, по их верованиям, белые были когда-то черными и побелели после смерти. Особенное сострадание возбудили в путницах женщины. Ничто не может сравниться с положением австралийки. Природа-мачеха отказала ей в малейшей привлекательности; это раба, похищенная силой, не знавшая других свадебных подарков, кроме ударов "вади" - палки - своего владыки. Выйдя замуж, австралийская женщина преждевременно и поразительно быстро стареет: ведь на нее падает вся тяжесть трудов кочевой жизни. Во время переходов ей не только приходится тащить своих детей в корзине из плетеного тростника, но и нести оружие и рыболовные снасти мужа, да еще запас растения phormium tenax, из которого она делает сети. Кроме того, ей надо еще добывать пищу для семьи. Она охотится за ящерицами, опоссумами и змеями, подчас взбираясь за ними до самых верхушек деревьев. Она же рубит дрова для очага и сдирает кору для постройки шалашей. Как вьючное животное, она не знает, что такое покой, и питается отвратительными объедками своего владыки-мужа. Сейчас некоторые из этих несчастных женщин, быть может давно не видевшие пищи, старались подманить к себе птиц семенами. Они лежали на раскаленной земле неподвижно, точно мертвые, готовые ждать часами, пока какая-нибудь неискушенная птичка не подлетит настолько близко, что ее можно будет схватить. Никаких ловушек они не знали, и поистине надо было быть австралийским пернатым, чтобы попасться им в руки. Между тем туземцы, успокоенные приветливостью путешественников, окружили их, и приходилось оберегать запасы от расхищения. Они говорили с прищелкиванием языка, с присвистом. Их речь напоминала крики животных. Но в голосе их подчас слышались и мягкие, ласкающие нотки. Туземцы часто повторяли слово "ноки", и по сопровождавшим его жестам можно было легко понять, что оно означает "дай мне" и относится ко