Геннадий Савичев - Только море

Я сказал хрипло:

— Спасибо тебе, дружище. — И добавил: — Прости меня, если можешь.

Антон улыбнулся знакомой мне добродушной улыбкой.

— К чему эти сентиментальности? Мы же друзья.

У входа на завод командир задержался дольше обычного. Хмурая, невыспавшаяся вахтерша, одетая в черную шинель с синим кантом и повязанная теплым пуховым платком, проверяла пропуск. Она недоверчиво посматривала то на лицо моряка, то на большие электрические часы, висевшие за ее спиной на пыльной стене. Стрелки часов показывали пять утра.

— Значит, на корабль? — в третий раз переспросила вахтерша.

— Да, на корабль, — терпеливо ответил офицер, замечая, что у спрашивающей на широком румяном лице темнеют усы. Это показалось ему вполне естественным. Ведь висит же у нее револьвер на широком ремне. Вахтерша вздохнула. Вероятно, ей не очень-то хотелось пропускать на территорию завода в неурочное время. Но пропуск в порядке.

— Проходите, — наконец с сожалением произнесла она и потрогала потертую кобуру розовыми пальцами. Это следовало понимать так: «Иди уж, коли тебе не спится».

Офицер усмехнулся и зашагал знакомой брусчатой дорогой. Дорога вела к причальной стенке. В прохладном воздухе, пропитанном влагой предутреннего тумана, разлилась трепетная тишина. Временами она нарушалась резкими пронзительными звуками: лязгом буферов товарных платформ, которые, тяжело дыша, толкал небольшой паровоз, и скрежетом металла. Где-то что-то ухало и шипело. Завод не спал. Очень высоко, на вершине портальных кранов, вспыхнула электросварка. Пылали огнями огромные корпуса цехов, а за цехами возвышалась темная громада корабля. Командир ускорил шаг.

Лет двадцать пять назад, будучи еще юным лейтенантом, он впервые пришел на этот корабль. Собственно, это был еще не корабль, а просто стальной брус, но он имел уже название и небольшой экипаж. Затем брус ощетинился шпангоутами, разделился переборками на отсеки и загородился толстыми щитами брони. То время было тревожным, насыщенным запахом пороха и предчувствием величайших испытаний. Вероятно, поэтому командиру было особенно приятно вспомнить свою первую заклепку, которую ему довелось зачеканить. Однажды седой клепальщик, подхватив из жаровни раскаленный кроваво- красный штырь, блеснул белыми зубами из-под закопченных усов:

— А ну, хлопче, покажи силу Морфлота!

Лейтенант было смутился, но затем быстро сбросил китель и, взяв пневматический молоток, нажал на заклепку. Его рвануло в сторону, затрясло, и казалось, что молоток вот-вот вырвется из рук. Но он сдавил его до боли в суставах и, стиснув зубы, жал и жал, навалившись всем телом. Заклепка плавно вошла в отверстие броневого листа.

— Добре, Морфлот, — улыбнулся клепальщик, и лейтенант почувствовал себя вполне счастливым.

Впоследствии судьба бросала его на различные корабли и на разные флоты, но получалось так, что периодически он служил именно па своем первом корабле, повышаясь в должности, в звании, старея в годах и набираясь той мудрости, которую можно постичь только с течением жизни. Он встретил много различных людей, был участником разных событий, хранил и терял привязанности, что-то помнил и что-то забывал, но чувство к первому кораблю, как первая любовь, оставалось неизменным.

Было оно чистым, светлым, связанным с кипением юности, с бурным желанием труда, с радостью жизни.

И вот сегодня, казалось совершенно обычным днем, он, командир, шел прощаться с кораблем: с началом рабочего дня его начнут резать на металл.

Офицер спустился к причальной стенке. В сумерках знакомый силуэт выглядел величественным и совершенным по своей форме. Могучий форштевень, как отточенный меч, вонзился в густую черную воду. Взметнулось ввысь, к звездам, ажурное переплетение мачт. И все это архитектурное совершенство венчали две обтекаемые трубы, слегка отогнутые назад. Такое их положение придавало всему кораблю вид неудержимого стремления вперед. Казалось, отдай швартовые, и он умчится в мглистую даль, сотрясая тишину грохотом турбин.

Командир подошел к сходне. Когда-то на этом месте был трап, надраенный до зеркального блеска. Сейчас — это грубо сколоченные, необтесанные доски. Командир немного постоял перед сходней, а затем поднялся на верхнюю палубу. Вокруг куски железа, обрывки проводов, мусор. Корабль был уже мертвым. Все ценное демонтировано и свезено на берег. Осталась только сталь.

Включив фонарик, командир сошел по трапу внутрь корабля. Кубрик артэлектриков. Он славился своей чистотой на всю эскадру. Сюда приходили учиться настоящему морскому порядку. Сейчас люди ушли отсюда, и вместе с ними ушло тепло человеческого жилья. Теперь это была просто стальная квадратная коробка.