Геннадий Савичев - Только море

Девушка беспомощно оглядывалась по сторонам, на ее глазах появились слезы.

— Это безобразие, — сказал пожилой мужчина в очках, — почему пьяных пускают в автобус?

— Федя, — проговорил мрачно детина, — нашей любви мешают. Подержи, пожалуйста, пиджак.

Сняв пиджак и сжав пудовые кулаки, он двинулся по проходу и схватил мужчину за лацканы костюма.

— Интеллигент! — прошипел детина. — Я из тебя вытрясу эту гниль…

Половина автобуса быстро очистилась — все устремились к задней площадке. На нас смотрели с надеждой.

— Чего мы сидим? — сказал Василек.

— Ты знаешь, — ответил я неуверенно, — мы должны соблюдать честь и достоинство.

— Вот именно честь, — ответил Василек и вышел навстречу детине.

Они стояли друг против друга — маленький Василек и здоровенный парень с пьяными глазами.

— Прекратите хулиганство! — внушительно сказал Василек.

— Цуцик! — ответил насмешливо парень и толкнул Василька.

Женщины завизжали. Детина замахнулся еще раз. Но ударить он не успел. Василек мгновенно принял стойку, и знаменитый правый прямой просвистел в воздухе. Парень как-то тоскливо посмотрел на окружающих и свалился в проход. Его друг Федя быстро ретировался.

Я отсчитал время. Детина валялся между кресел четырнадцать секунд.

Я пожал Васильку руку: это был чистейший нокаут.

Как всегда бывает перед началом гонок, шлюпки бес- толково толклись у линии старта — ожидали сигнала. Петр Громов, старшина шестивесельного яла под номером тридцать, поискал глазами шлюпку Веселовского и не нашел. Стена полотнищ, колыхаясь на волнах, мешала обзору.

Громов мысленно представил возбуждение на лице Веселовского и усмехнулся. Причина для волнения сегодня была. Громов чувствовал это по себе. Нервы — словно натянутые струны. Во рту сухо. Петр нагнулся к анкер- ку и зачерпнул воды.

«Неужели я боюсь? — подумал Громов, и эта мысль показалась ему чужой и холодной. — А кого? Веселовского?»

Накануне Петр спросил его, что он думает о завтрашней погоде.

— Не знаю, — грубо ответил Веселовский, — но завтра я не думаю тебе проигрывать.

Они разошлись по кораблям, испытывая неприязнь друг к другу.

Говорят, мир тесен. Громов и Веселовский могут подтвердить, что это верно. Надо же случиться такому, что помимо постоянных соревнований на воде они еще соперничали и на суше.

Звали ее Варей. Была она хрупкая, нежная и очень добрая. Настолько добрая, что не могла отдать предпочтение одному, чтобы не обидеть другого. И это длилось не месяц и не два, а полгода…

На судейской вышке прогудел колокол. Один удар… второй… третий… До старта три минуты. Громов оглядел команду. Матросы заняли свои места. Конечно, они верили в своего командира.

А Варя? Она среди зрителей…

Вчера наконец наступила развязка. Как обычно, они сидели на Приморском бульваре втроем. Над морем и парком плыла осень.

Раздраженно отодвинув ногой сухие листья, Веселовский посмотрел на Варю:

— Надоела мне эта игра в третий лишний.

— Ты о чем? — спросила девушка, и ее ресницы задрожали.

— Разумеется, о наших взаимоотношениях.

Варя с надеждой посмотрела на Громова.

— Он прав, — сказал Громов хриплым голосом.

То, что должно было случиться, случилось. Варя от волнения побледнела:

— Можно, я отвечу завтра?

— Зачем? — холодно ответил Веселовский. — Мы готовы услышать это и сегодня.

— Завтра, — сказала Варя и зажмурилась, — вы соревнуетесь на шлюпках. Я буду встречать первого…

Ракета разорвалась с силой пушечного выстрела. Старт!

— Подобрать шкоты! — скомандовал Громов и почувствовал, что дрожь нетерпения, колотившая его за минуту до старта, исчезла. Теперь он осязал только казавшийся живым трепет румпеля.

Раскинув белые крылья парусов, шлюпки устремились в море. Громовская шестерка набирала ход. У форштевня весело журчала вода.

«Одна шлюпка позади… Вторая… — считал Громов. — Где же Веселовский? Уваливается под ветер. Идти за ним? Нет, выберусь на ветер», — решил Петр и переложил руль. Шлюпка резко сбавила ход. Сейчас сзади идущие шестерки обгоняли Громова. Вскоре он оказался последним.

— Старшина, пора поворачивать, — зашептал левый загребной Авдеев.

Громов посмотрел на его возбужденное лицо — на нем бисером рассыпались капли соленых брызг — и подумал, что победа — не только его желание, но и желание всей команды…

— Цет, — ответил Петр и приказал подтянуть шкоты.