Юрий Давыдов - Южный Крест

Хорошо, что Эшшольц не один на «Предприятии», Отрадно видеть вокруг себя, на палубе, в кают-компании молодых энтузиастов науки: астронома Прейса, минералога Гофмана, физика Ленца. Он, капитан Коцебу, всегда предпочтет для дальнего плавания не маститых старцев-ученых, а юношей. Пусть у них и знаний поменьше и опыта, да зато более энергии, старания. И в корабельном общежитии, в походных буднях приятнее иметь дело с молодыми людьми.

Особенно по душе пришелся ему физик Эмиль Ленц. Прямодушие и ум написаны на его серьезном лице. Когда Эшшольц представлял этого юношу, тот зарделся. Ну, точь-в-точь живописец Хорис в Кронштадте десять лет назад. И нужно признать, дерптская профессура не зря рекомендовала девятнадцатилетнего Ленца в дальний вояж. Светлая голова у него! Кто знает, может когда-нибудь имя его будет знакомо любому школяру…

Размышляя о своих новых спутниках, Коцебу повеселел: с такими он сумеет из плавания служебного сделать и ученое. К тому же — не худо б помнить о сем его недругам под шпилем адмиралтейским — он, капитан Коцебу, начал третий круг, третье кругосветное путешествие. Много ли еще найдется в российском флоте трижды «кругосветников»?

Уверенно и спокойно вел свой шлюп Отто Евстафьевич Коцебу. В октябре он пересек экватор, в ноябре прибыл в Рио-де-Жанейро, а в первых числах нового, 1824 года, обогнув Огненную Землю, третий раз в жизни достиг Великого океана, Южного моря.

Вот оно, Южное море! Не принесет ли оно вновь радость открытий?

Капитан приводит «Предприятие», как раньше «Рюрик», в чилийскую гавань Консепсьон и после краткого отдыха устремляется в путь.

Велик океан. Есть в нем нехоженые еще курсы. Голубая тропинка лежит на карте между параллелями 15 и 16 градусов южной широты. Нехоженая тропинка. И по ней, взрывая волну, неся все паруса, с большой для тяжелого парусника скоростью в двести двадцать ежесуточных миль летит охтенский шлюп. Гудят под ветром ванты, снасти поскрипывают в блоках.

Снова часовой на салинге. Первому, завидевшему берег, обещана награда.

Медленно плывут облака.

— Твой черед вбегать? — спрашивает унтер матроса Ивана Палкина, одного из лучших марсовых.

— Точно так, — весело отвечает Иван и, поплевывая на широкие ладони, подходит к фок-вантам.

— Этот востроглазый, — завистливо замечает кто-то из матросов. — Обязательно приметит.

Палкин взбирается по вантам, ловко, чуть вывернув, ставит ноги на пеньковые выбленки.

— Эй, Ванюша, — кличат на палубе. — Деньгу получишь — угостишь?

— За мной не пропадет, — все также весело отвечает Палкин.

Он почти уже у половины вант. Далеко внизу раскатывается океанская ширь, свищет ветер, мерно ходит из стороны в сторону высокая мачта. Ивану хорошо. Он думает о чем-то незначащем.

Последнее, что он слышит — это резкий, мгновенно усилившийся, надавивший на уши ветровой посвист и исступленный крик на палубе. Потом страшный удар о волны, как о гранит. И… все.

Сорвавшись с вант — голова что ль на миг закружилась? — матрос Иван Палкин упал в море и, потеряв сознание, в ту же секунду утонул.

Моряки сняли шапки.

— Упокой, господи, душу раба твоего, — шепчет монах.

Все крестятся. «Красно море с берегу», — бормочет Петр Прижимов.

А шлюп летит по синеве, безмятежной и мирной. И даже кругов нет в том месте, где ушел в пучину рядовой 18-го флотского экипажа Палкин Иван.

Не ему довелось увидеть берег, получить награду и угостить товарищей. Другим выпала эта удача.

Во второй день марта открыт был пальмовый остров, вытянутый на четыре мили. Островок с лагуной, с огнями костров, с парусом рыбака в бухте. Нет этого островка ни в атласе Крузенштерна, ни в картографических изданиях известного лондонского географа Арроусмита. И островок — он один из восточных в архипелаге Паумоту — впервые изображает на толстой бумаге капитан-лейтенант Коцебу.

Поставив все паруса, шлюп ложится курсом на вест. Белые крылья проносят корабль мимо острова Аракчеева (Ангато) и Волконского (Такуме), открытых за четыре года до появления моряков Коцебу моряками Беллинсгаузена…

Теперь уж не добрый ветер, а ленивый и переменчивый движет «Предприятие». И в этом медленном, будто нарочито медленном движении возникает перед взором остров Румянцева. Коцебу взглядывает на Эшшольца, и оба понимающе улыбаются. Позади капитана и доктора появляется рослая фигура Петра Прижимова. Руки у него перепачканы суриком, к рубахе прилепилась не то пакля, не то волокна пеньки: он возился в своем шкиперском заведовании, когда услышал об острове Румянцева.