Геннадий Семар - Океан. Выпуск шестой

Наклонившись, штурман что-то прошептал ему на ухо. Вадим с готовностью стал раздеваться. Потом он сунул под брезент руку со свертком:

— Возьмите, мадам.

Через несколько минут в канадке капитана и брюках Вадима Белощацкого Аня выкарабкалась из-под брезента. Илья встретился с ней глазами и кивнул:

— Доброе утро.

— Ты, кавалер, заткнись, — сказал Вадим. Он поднял край брезента.

Павлик и Наташа лежали рядом, вытянувшись вдоль киля шлюпки. Кто-то ночью надел на Наташу шерстяной свитер, а обожженные ноги завернул одеялом, но девушку бил сильный озноб. На глазах у нее была повязка.

— Аня, это ты? — спросила она, пытаясь дотянуться до повязки на глазах.

— Здесь я, здесь, Наташа.

— Как… Илья? Где он?

— Я тоже здесь, — сказал Илья.

«Господи, как это ужасно!» — подумал он, глядя на обезображенное ожогом лицо девушки.

— А Павлик? Аня, Павлик здесь?

— Я в порядке, Наташа. — Собрав силы, Павлик сел на дно шлюпки и замер, увидев при свете дня лицо девушки. «Что же это такое, за что ее так? Неужели это навсегда?»

— Ребята, не смотрите на меня, — тихо попросила Наташа.

— Все будет хорошо, Наташа, вот увидишь. — Поддерживая раненую руку, Павлик обратился к Вербицкому: — Леонид Петрович, поставьте меня на руль, а? Я постараюсь, увидите.

Стармех переглянулся с Понуренко, тот кивнул:

— Правильное предложение.

Павлик прикрыл брезентом Наташу и встал на качавшейся шлюпке, с трудом сохраняя равновесие. Ноги его словно задеревенели, рука стала тяжелой, и каждое движение причиняло боль. Путь до кормы превратился в невыносимую пытку, но он преодолел его и — странное дело! — почувствовал, как постепенно уходит от него состояние полуобморочного забытья, в которое он был погружен с той самой минуты, как Илья, оттолкнув его с дороги, выскочил в двери и поток воды накрыл его в коридоре. Он никак не мог теперь вспомнить, каким образом оказался на палубе и кому обязан спасением жизни, но того, кто чуть не погубил его, он знал хорошо — по-стариковски скорчившись, этот человек сидел здесь, рядом, греясь теплом товарища. «Такой ты и был, я чувствовал», — подумал Павлик, но вслух ничего не сказал — не время было сводить счеты. Да и ни к чему, надо во что бы то ни стало выкарабкаться отсюда, вот о чем только и стоит заботиться.

Вербицкий усадил Павлика рядом с собой, передал ему румпель и шлюпочный компас.

— Держи на норд-вест, сынок, там земля.

Шлюпка медленно продвигалась вперед, подталкиваемая мерными гребками весел. Вербицкий, кашлянув, поднял руку:

— Суши весла! Товарищи, нам пора поговорить! Нас торпедировали самураи. Погибли лучшие товарищи. И капитан. Он до последнего момента срезал плоты, чтобы спасти людей. Геройски погибли старшина Говорин, старпом Кривенко, фельдшер Ошиток, матрос Петькин, кочегар Гвоздев… — Стармех закашлялся и продолжал говорить, перечисляя имена тех, кого не было на шлюпке. Нас десять, товарищи, возможно, некоторые спаслись на плотах, и мы еще встретимся с ними, но для этого надо здорово держаться. Никакой паники, не хныкать. У нас есть НЗ: пеммикан и галеты — с голоду не помрем. Держаться, товарищи, вернуться на Родину, бороться во имя полной победы над фашизмом — вот наша задача.

— Без воды на пеммикане далеко не уедешь… — буркнул Илья.

— Воды мало, но она еще есть! — прервал его Вербицкий. — И прекратить всякие панические разговоры! Слушать мою команду. С этой минуты, как старший по должности, беру командование и всю полноту ответственности на себя. Всякие пререкания — запрещаю. Кириенко — вам доверяется уход за ранеными. Боцман — вы на раздаче воды. Понуренко — организуйте смену вахт. Вычерпать досуха воду!.. — Помолчав, Вербицкий сказал: — А теперь, товарищи, нам надо проститься с Гвоздевым. Молчанов, белье передайте раненым, умершего… — не договорив, он показал рукой за борт.

Молчанов развернул тело Гвоздева, снял с него шерстяное белье и как-то торопливо, словно боялся, что Понуренко передумает, перевалил за борт.

— Прощай, солдат, — сказал он.

— Весла на воду! — неестественно громко скомандовал Вербицкий.

Шлюпка то взлетала на волну, то катилась вниз, и тогда над ней вырастала прозрачная гора. Люди жались друг к другу, стараясь сохранить тепло, а море то и дело окатывало всех ледяными брызгами.

— До Датч-Харбора всего пятьдесят миль, товарищи, — сказал стармех, когда стало темнеть. — До Уналашки еще ближе. Пойдем на веслах, завтра будем у берега, если раньше не подберут наши суда.