Елена Ворон - И волны поднимутся из темных глубин…

Не дождется. Тенга-Миолу до сих пор в душные ночи снится, как в объятия Великому Таку-Теи отправилась новорожденная сестренка. С безумными криками металась по берегу мать, натыкалась на неколебимо стоящих жрецов, которые не подпускали ее к воде, толкали назад; что-то беззвучно шептал помертвевший отец, и его тяжелый, из золота и серебра, венок дейланга съехал набок и грозил свалиться. Выводили нежную мелодию флейты, старательно пели незамужние девушки, облаченные в яркие шелка, увитые нитями жемчуга. Кунго-Кун столкнул с берега украшенный гирляндами цветов плотик, на котором спала опоенная сонным отваром кроха, и в воду шагнули четверо старших жрецов в шитых серебром одеждах. Они поведут плот к Белому Поясу и как следует подтолкнут, чтобы волны его подхватили и унесли. Да найдет покой душа дочери Лукиакермана в объятьях Великого Таку-Теи… Празднично разодетая толпа стояла на берегу тихо, недвижно. Привязанные к золоченым шестам пучки пальмовых листьев не мотались бешено в воздухе, а замерли в опущенных руках. Обычно люди радостно смеются и машут вслед плотику с жертвой; в тот раз они потрясенно молчали. Ведь у дейланга только двое детей. Не четверо или даже шестеро, как у многих, – всего-то один сын да дочь. И уж если у самого правителя Великий Таку-Теи забирает одного из двоих, чего тогда ждать остальным? Великий польстится на первенцев? Или, быть может, начнет требовать не только младенцев, но и ребятишек постарше? Лантана, заступница, услышь мольбы матерей и отцов, похлопочи перед суровым родителем…

Юный дейланг потряс головой, отгоняя воспоминание о страшном дне.

Лодку тянуло прочь от изваяния, она рвалась с привязи, будто живая. Какое-то странное течение, которое взялось непонятно как и откуда. Опершись веслом о дно, Тенга-Миол встал со скамьи – под сандалиями захлюпали мокрые разбухшие циновки – и осторожно шагнул за борт. В безветрие, когда Великий Таку-Теи лежал умиротворенный и тихий, вода здесь доставала правителю до середины бедра; сегодня же волны дыбили спины, норовили сбить с ног, дергали висящий на поясе кинжал в черепаховых ножнах. Да еще удивительное течение; Тенга-Миол поскользнулся на плоской раковине и едва не упал – с такой силой его толкнула вода.

Не выпуская из рук весла, он обогнул каменную голову с угрюмо горящими глазами и направился прочь от берега, навстречу темным лохматым волнам. Конечно, безопаснее было бы остаться возле Мирати-Ная, под прикрытием его могучей головы. Однако не мог же Тенга-Миол беседовать с Морской Девой возле самых ушей ее брата. Вон они какие широкие, эти уши! А из пасти вода хлещет потоком; того и гляди, так же польются слова. Всем известно: Мирати-Най остер на язык, его даже старшие братья побаиваются…

Над головой ярился Страж Неба, ревел без умолку, требуя, чтобы Тенга-Миол вернулся на берег. Хлестал освобожденный гайранами дождь, слепил глаза, волны толкали в живот. Тенга-Миол брел по знакомому дну. Дно возле Лукиакермана было ровное, без камней – не как у многих других островов. Впрочем, под ноги то и дело попадались раковины, подошвы сандалий скользили в водорослях. К тому же сегодня дно так и норовило уйти из-под ног, волны шатали юного правителя, пытались сорвать перевитый красным шнуром белый шелковый кайтур – парадное одеяние дейланга. Не оторвались бы нашитые на кайтур перламутровые пластинки с вырезанными письменами: мудрость предков запечатлена в этих хитро переплетенных завитках. Жаль, что не сказано здесь самое важное… Дейланг провел рукой по груди и животу; пластинки, хранилище знаний, были целехоньки. На поясе, возле кинжала в ножнах, болтался туго затянутый мешочек, пропитанный соком бертаны; такому мешочку нипочем соленая вода.

Борясь с волнами и течением, правитель острова шел вперед, пока не различил грохот Белого Пояса. Самих пенных валов не было видно, хотя Вили-Ру яростно полосовал небо хвостом, освещал белым светом мокрый кипящий мир. Тенга-Миол уперся веслом в дно, свободной рукой прикрыл глаза от бешеных струй дождя.

– Прекрасная Дева Лантана! – крикнул он. – Услышь меня, приди сквозь волны, прилети сквозь ветер!

Тенга-Миол подождал, вглядываясь в пелену дождя. Морскую Деву всегда нелегко дозваться, а в непогоду особенно. Он снова крикнул:

– Оставь свои заботы, о Лантана! Я пришел к тебе; явись, прекрасная!

Юный дейланг звал, всматриваясь в белые сполохи, пронзавшие воду, что падала с неба. Дважды казалось: мелькнуло пенное одеяние Девы, блеснул ее жемчужный лик, текучим серебром вспыхнули длинные волосы. И снова нет ее, как ни зови.