Анатоль Имерманис - «Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается

Элеонора подавленно молчит.

— Теперь ты понимаешь, что у нас общие интересы, — усмехается Дикрозис.

— Что я должна сделать? — едва шевеля губами, спрашивает Крелле.

— Сама найдешь способ, как переубедить мужчину, — грубо говорит Дикрозис. — Когда кончатся женские аргументы, можешь включить радио. Криспорт каждый час передает последние известия…

Тайминь прекрасно понимает, что часы, проведенные с Элеонорой, всего лишь передышка перед решающей схваткой. Правда, Венстрат еще раз пытался уговорить и застращать, но, кажется, и он больше не надеется на успех. Теперь никто не пристает к нему, и как раз это и наводит на подозрения. Почему враг теряет время, которое работает теперь на Тайминя? Тайминь не сомневается, что капитану удалось поднять на ноги полицию, связаться с советским посольством. Быть может, в связи с его похищением подана нота протеста…

Увидев в комнате Элеоноры радиоприемник, Тайминь немедленно включает его, даже не поинтересовавшись, откуда взялся аппарат.

«Дебаты по торговому договору с Россией открываются послезавтра», — разогреваются лампы и постепенно голос диктора крепнет.

— Выключи, — просит Элеонора. — Я должна тебе кое- что рассказать.

— Сейчас… Хочется узнать, что творится на белом свете.

«Бергхольм по-прежнему отрезан от остального мира. Жертвой наводнения стали еще двадцать три человека. — После краткой паузы диктор продолжает: — Криспорт. Сегодня покинул порт советский теплоход «Советская Латвия». Капитан Акмен потребовал передачи дезертировавшего штурмана Аугуста Тайминя соответствующим советским учреждениям. В осведомленных кругах считают, что такое требование противоречит закону о гарантии политического убежища эмигрантам. Последние известия окончены. Через несколько минут слушайте…»

— Не может этого быть! Это ложь! — возмущается Тайминь.

Он лихорадочно крутит ручки приемника, но не может извлечь ни звука. Тайминь продолжает крутить. Он даже не замечает, что погас свет.

— Тока нет, — тихо говорит Элеонора. Она привстает и берет Тайминя за плечо: — Аугуст, что теперь будет? Неужели они тебя бросили?

— Сам во всем виноват! Надо было предупредить товарищей, куда иду, почему… Мелочь, а вон что получилось! — Он отстраняется от Элеоноры и тяжелыми шагами принимается ходить по комнате.

Открывается дверь. Входит парень в брюках гольф. Не произнося ни слова, он взмахом пистолета предлагает Тайминю следовать за ним. Но не успевают они удалиться, как в коридоре появляется Смэш.

Тайминь не слышит, что Смэш говорит на ухо парню, он даже толком не соображает, что его ведут назад, к Элеоноре. Они сидят в полутьме. Тайминь вспоминает десять минувших лет, которые невозможно вычеркнуть из жизни, о своих товарищах и о непреклонной решимости даже в одиночку продолжать борьбу.

Элеонора размышляла о том же самом. Однако пришла к прямо противоположному заключению. И теперь она его выскажет. Сейчас или никогда!

— Аугуст!

— Что? — Он продолжает ходить по комнате, которая лишь теперь по-настоящему стала для них клеткой.

— Сядь ко мне… Ну сядь же, Аугуст!

Он нехотя садится. Чиркает спичкой, дает Элеоноре прикурить.

Элеонора нервно курит. Как трудно подыскать подходящие слова, если чувствуешь, что от них зависит вся дальнейшая жизнь. Как трудно растолковать другому то, что тебе самой кажется элементарнейшей истиной… Но ведь Тайминь-то не чужой, это ее Аугуст, ее Густ. Он должен понять. Он поймет! И тогда все будет хорошо…

— Послушай, Аугуст! Ты же мужчина. Мужчины всегда заботятся только о своей чести. Но на этот раз ты не имеешь права на это. Слишком долго ждали мы этого часа. И разве не безразлично, где нам жить? Главное — быть вместе… Погоди, дай договорить!.. Ради тебя я была готова поехать в Ригу, которая стала для меня такой же чужой, как какой-нибудь Сидней или Иокогама. Ради тебя! Но это теперь невозможно. И потому говорю тебе: останемся здесь! Подпиши эту бумагу, и забудем все… У нас будет домик на морском берегу, пароход, который ты будешь водить по всем морям и океанам. Я буду ждать твоего возвращения, ждать после каждого рейса, ждать с такой верой, с какой никто никогда не будет тебя ждать… Подумай о нас, Аугуст. Разве мы не имеем права на счастье?

— Именно об этом я и думал все время, — неторопливо отвечает Тайминь. — Никто и никогда не заставит меня ради нашей любви стать предателем! Ты можешь это понять?