Чарльз Нордхоф - Бунт на «Баунти»

Наконец двери кают-компании растворились, профос пригласил публику заходить и произнес мое имя; оно показалось мне незнакомым, словно я никогда раньше его не слышал. Я вошел в сопровождении лейтенанта со шпагой наголо и четверых матросов, вооруженных мушкетами с примкнутыми штыками. Встав у длинного стола лицом к председательствующему, я взглянул на кортик. Его острие смотрело на меня.

Суд поднялся с мест, и лорд Худ некоторое время молча смотрел мне в лицо.

— Роджер Байэм! Заслушав свидетелей обвинения, а также доводы, которые вы смогли привести в свое оправдание, и тщательно все взвесив, суд пришел к выводу, что ваша виновность доказана. Суд постановил, что вы будете подвергнуты смертной казни через повешение на борту того корабля его величества и в те сроки, какие будут письменно указаны комиссией при адмирале флота Великобритании и Ирландии или любыми ее тремя членами.

Я ждал продолжения, хотя в то же время понимал, что все уже сказано. Затем послышался чей-то голос:

— Арестованный может удалиться.

Я не почувствовал ничего, кроме облегчения: все кончилось. Насколько ужасен и позорен такой конец, я понял значительно позже. По-видимому, лицо мое ничего не выражало, и Моррисон спросил:

— Ну как, Байэм?

— Меня повесят, — ответил я. Мне никогда не забыть выражение ужаса на лице Моррисона. Сказать что-либо он не успел, потому что следующим вызвали его. Мы остались ждать перед закрытой дверью. Коулман, Норман, Макинтош и Берн стояли отдельной группой, а остальные пододвинулись ко мне, словно ища защиты и утешения. Эллисон молча тронул меня за руку и улыбнулся.

Дверь отворилась опять, и появился Моррисон. Он был бледен, но держал себя в руках.

— Будем наслаждаться жизнью, пока можем, Байэм, — проговорил он и секунду спустя добавил: — Боже, как бы я хотел, чтобы моей матери не было в живых!

Следующим вызвали Коулмана. Выйдя из кают-компании, он не подошел к нам, а встал в отдалении: он был свободен. Через некоторое время к нему присоединились Норман, Макинтош и Берн, который от радости и облегчения разрыдался.

Беркитта, Эллисона, Миллворда и Маспратта суд долго не задерживал. Все они были признаны виновными и приговорены к смертной казни. Вслед за Маспраттом на палубу вышли зрители. Мы ожидали, что за ними появятся и члены суда, однако дверь закрылась снова. Очевидно, это было еще не все. Трудно описать, в каком напряжении мы находились следующие полчаса. Наконец в дверях появился профос и произнес имя Моррисона.

Тот снова вошел в кают-компанию. Когда он снова оказался среди нас, то с трудом сдерживал чувства: суд решил ходатайствовать перед его величеством о помиловании. Это почти наверняка означало, что ходатайство суда будет принято во внимание и Моррисона простят. Через несколько мгновений из кают-компании вышел лорд Худ и остальные офицеры. Суд закончился.

По счастью, нам не пришлось долго ждать; нас тут же посадили в шлюпку, которая отчалила, взяв курс в сторону «Гектора». Мы видели, как в другую шлюпку сели наши уже свободные товарищи. Эллисон помахал им шляпой, и через минуту, завернув за борт «Дьюка», их шлюпка скрылась из виду. Больше я никогда никого из них не встречал.

Командир «Гектора» капитан Монтагью и раньше относился к нам весьма хорошо, но теперь, когда мы стали смертниками, он делал все что мог, чтобы хоть как-то облегчить наше существование. Он разрешил мне отбывать заключение в каюте отсутствующего лейтенанта. После полутора лет, в течение которых я практически ни разу не оставался один, я смог оценить по достоинству его доброту. Дважды в день мне было позволено ходить навещать своих товарищей.

Сэр Джозеф Банкс пришел ко мне только на второй день, поэтому к встрече с ним я был уже готов. Он горячо пожал мне руку и взял от сопровождавшего его матроса объемистый пакет.

— Садитесь Байэм, — сказал он, развязывая сверток. — Я принес вам вашего старого друга. Узнаете? — И он убрал последний лист оберточной бумаги. На столе лежал мой таитянский словарь вместе с грамматикой. — Позвольте мне сказать вам вот что, — продолжал он. — Я прочел вашу рукопись с большим интересом и знаю таитянский язык достаточно, чтобы оценить проделанную вами работу. Она превосходна, Байэм, как раз то, что нужно. Если эту книгу издать, ей не будет цены. Скажите, сколько времени вам нужно, чтобы окончательно подготовить ее к печати?

— Вы полагаете, что я смогу работать над нею здесь?

— А вам хотелось бы этого?