Евгений Лукин - На палачах крови нет

Рабочий день у нас начинался в разное время по-разному. До 1937 года начинали в 10 утра и работали до 5 вечера. Затем шли на встречу с агентурой.

В 1937 году тоже начинали в 10 утра и работали до 5–6 утра. Спали тут же — кто на диване, кто где. Иногда шли спать домой. Был страшный шалтай-болтай.

В 1939 году при Гоглидзе упорядочили это дело. Начинали в 10 утра и работали до 5 вечера. Затем шел законный перерыв до 8. И с 8 вечера работали, как тогда говорили, «до потери сознательности», то есть до 2–3 часов ночи.

Когда в 1937 году началась массовая операция, я долгое время не верил, что следователи занимаются рукоприкладством. Впервые слова — «а ты влепи ему!» — я услышал от Болотина.

Болотин — еврейчик, питух, пьяница, его жена — тоже. Дочка пошла по рукам. Семья распалась. А потом и он погорел — сел в тюрьму.

Так вот, когда я услышал эти слова от Болотина, мне это показалось диким. Но я вынужден был это воспринимать как действительность: Болотин-то — начальник. Тем более, что это было подтверждено ссылкой на Сталина: почему, мол, наших людей бьют за границей, а мы врагом не можем. Эту сталинскую фразу Болотин принес в отдел.

Болотин отличался умением составлять красивые документы. Я видел однажды, как от протокола, составленного следователем, остались рожки да ножки. Художник он был, этот Болотин.

Болотин дружил с Ржавским и Шапиро — это еврейская компания. А Мигберт, Ржавский, Левитт — это была группа «золотой молодежи». Тогда мы считали их профессионалами. В отделении Левитта работала Соня Гертнер. Еврейка. Среднего роста женщина. Несимпатичная, неприятная. Вряд ли она могла быть чьим-то предметом увлечения. Однако она была популярной среди чекистов: ее считали очень результативным следователем. Потом она была осуждена за зверские избиения арестованных…

Были у нас питухи, которые пили на работе, и спали на работе, даже домой не ходили. Пили и начальники — Зверев, Болотин, пили и рядовые. А среди начальства хамов было много.

Помню Якова Ефимовича Перельмутра. Крупный еврей с большим животом. Выше среднего роста. Ходил, как и все, в гимнастерке, а живот нависал над ремнем. Песен о нем не пели, сказок о нем не рассказывали. Это был начальник 3 отдела, в петлицах у него было три ромба. Матерщинничал, ругался по-черному.

Был еще такой Молочников — типичный местечковый еврей, карлик, невысокого роста. Страшный хамило, страшно относился к людям. Всех считал безголовыми. «Где мне на вас голов набраться?» — так частенько говорил. Кругом, мол, окружают его одни идиоты. Требовал совершенно невыполнимого. Не дай бог прийти со встречи без интересующих его результатов.

Вот Мигберт был интеллигентом. Внешне — небольшой, плотный, в красивых очках, гладко выбритый, всегда с чистым воротничком. Никогда я его в форме не видел. Он был наиболее грамотным оперативником. Народ у него в отделении был подобранный, похожий на него. Встречалась даже богемствующая публика. Они жили как-то отдельно от всех, несколько свысока относились к другим.

Помню Зверева, начальника экономического отдела ГПУ. Он жил на набережной, около Гороховой улицы. Однажды мне нужно было отвезти ему пакет. Приехал, звоню. Выходит Зверев — рубашка расстегнута, сам пьян в драбадан.

В экономическом отделе, в «валютной» группе работал Дмитрий Давыдович Фигур. Они там, в этой группе, такие «чудеса» творили — все золото доставали. Затем, когда ликвидировали эту группу (наверное, изымыть у населения уже нечего было), Фигур перешел в 12 отделение 3 отдела, где я работал оперуполномоченным. Фигур занял должность заместителя начальника отделения. Он был «арапом», то бишь дельцом, махинатором, мошенником, жуликом. В свое время он был крупье во Владимирском игорном клубе. О том, что Фигур был крупье, знали почти все сотрудники управления. Когда он шел по коридору, все говорили: «Шарик катится». Он был толстым, даже круглым. Лысый веснушчатый еврей. Страшный доставала — все мог достать. И перед начальством подхалимничал.

С приходом в НКВД Берии началась «оттепель». Сразу начали освобождать из лагерей. Прекратилась драчка. Какой-то порядок стали наводить. Это очень сильно чувствовалось. Думали: ну, наконец-то, избавились от того кошмара, какой был.

Огонь по своим начался в 1938 году. В конце 1939 года начались доборы «виновных». Вокруг меня сужалось кольцо…

Это было фантастическое время. Создавалась особая психологическая настроенность — отношение к тому, что вас окружало, отношение к тому, что вы делали, и отношение к тому, как вам за все заплатили. В основе всего тогда лежал авторитет непререкаемости. Как можно было не выполнять приказ, идущий от начальника управления, от ЦК партии со ссылкой на авторитет «вождя всех народов»?