Вера Заведеева - Иван Иванович Заведеев. Судьба флотского офицера

Старинный корпус, больше похожий на каземат, чем на больницу, с высокими сводчатыми потолками и длинными унылыми коридорами, после яркого весеннего солнца казался угрюмым пристанищем несчастья. В тесной палате на шестерых – военнослужащие разных возрастов, бывшие и настоящие. Среди них – раненый из Афганистана, совсем еще мальчишка. Иван Иванович, казалось, дремал и никак на наше появление не прореагировал. Он часто дышал, в горле у него что-то булькало, лежавшие на груди кисти рук мелко подрагивали. Мы по очереди его поцеловали, но он даже не открыл глаза. Его сосед по палате, немолодой болезненно-бледный мужчина, с тревогой смотрел на Ивана Ивановича, понимая, в отличие от нас, что происходит.

– Только вчера унесли одного, – кивнул он на пустую кровать напротив, а сегодня вот ваш дедушка… – запнулся мужчина на полуслове, – такой человек хороший, мужественный…

Вдруг дверь распахнулась и в палату влетела фурия в белом халате:

– Вы что здесь? Выйдите немедленно! Еще и ребенка к умирающему притащили!

Мы с сыном Ваней вышли, оглушенные такой вестью. Ведь он живой, дышит! Как это – умирающий? Муж остался в палате выяснять у врачихи, что случилось. Ведь только вчера у отца был его младший брат Виктор, а днем раньше сестра Людмила, и ничего такого не заметили. Он разговаривал, правда, был очень слабенький. Так немудрено – почти месяц в этой тесной мрачной палате, с неясным диагнозом, но не прекращающейся болью уже во всем теле, а не только в пояснице, которая его беспокоила последние полгода. Врачи пробовали на нем то один метод лечения, то другой… Уж лучше бы не мучили, зная, что конец близок.

К палате шла встревоженная Людмила.

– Я знала, что сегодня кто-нибудь приедет – Аркадий или Витя, но что-то вдруг так тревожно стало, и я схватила такси, боясь не успеть до шести… Как он?

– Нас выгнали оттуда. Врачиха. По-моему, капельницу ставит. Кажется, он без сознания…

Людмила вошла в палату, а мы с Ваней продолжали стоять в коридоре в тягостном молчании. Через какое-то время они с Аркашей вышли, шепотом переговариваясь, и мы все направились к выходу. В палату забегали врачи и медсестры.

– Мама, почему тетя Люда с папой так говорят про дедушку, будто его уже нет?! Он ведь живой, я видел! Разве можно так говорить?!

Я молчала, не осознавая еще всего случившегося буквально при нас. Как посмотреть сыну в глаза, полные слез? Как ему объяснить, что такое смерть? Когда невозможно поверить, что этот человек, еще такой теплый, такой живой, уже ушел? Муж с сестрой обсуждали, что надо делать, кому звонить и, самое главное, как сообщить об этом больной матери.

Хоронили Ивана Ивановича с воинскими почестями. Были официальные представители из Министерства обороны СССР, его «молодые» сослуживцы и бывшие подчиненные по минно-торпедному управлению, где он служил с 1938 по 1961 год, а также сотрудники Центрального морского НИИ «Агат», где он работал после увольнения в запас. Приехали и его давние друзья, тоже старенькие. Их осталось совсем мало. В последние годы он с тревогой открывал по утрам газету «Правда». Увидев очередной некролог со знакомым портретом – с кем-то служил, с кем-то сотрудничал, с кем-то занимался комсомольской и партийной работой или просто дружил, – он с грустью говорил: «Опять бьют по нашему квадрату».

На Химкинском кладбище министерский распорядитель выстроил нашу процессию с цветами и венками, поручив Ване как старшему внуку нести дедушкины награды на красных подушечках – пять орденов: орден Ленина, орден Красного Знамени, два ордена Красной Звезды, орден «За боевые заслуги», а также одиннадцать медалей, в том числе медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Только знака «Лауреат Сталинской премии» не было – затерялся где-то еще в пятидесятые.

Гроб до семейной могилы несли военные. На крышке – его морская фуражка. Еще за год до смерти Иван Иванович поручил мне, своей невестке, проследить за тем, чтобы его похоронили по всем правилам: в военной форме и с фуражкой, прибитой к крышке гроба. Даже нарисовал на бумажке, как это должно выглядеть. По старинному морскому обычаю следовало бы прибить и именной кортик – крест-накрест ножны и кортик, но его он завещал передать потом на память старшему внуку Ивану III, которого и назвали-то в честь деда и прадеда. Летом 1982 года он попросил меня сфотографировать его с Ваней. Оба в форме: Иван-старший – в военно-морской, Иван-младший – в пионерской, белой рубашке с галстуком.