Сергей Носов - Член общества, или Голодное время (журнальный вариант)

Я чуть не рыдал. Давно меня смех так не мучил. Она тоже стала смеяться. Ей стало весело — оттого что я не поверил ей. Это, наверное, действительно очень смешно: я ей не верю. Мы смеялись, то отворачиваясь друг от друга, то сталкиваясь лбами.

Наконец обнялись, насколько это могут смеющиеся. «Почему?.. почему?..» — все еще не унималась Юлия. «Извини… но я… хорошо знаю… Долмата…» — «Ты?»

Я. Я ласкал ее ухо. Я. Я знаю Долмата. Пробовал зубами мягкую теплую мочку, отнюдь не смешную.

«Ты не знаешь Долмата совсем… Он умеет быть разным». — Серебряная сережка выскользнула из моих губ, мы соприкоснулись носами.

«А ты бы хотела… чтобы я взял и поверил… что ты взяла вот так… и позволила… вот так… себя проиграть… или выиграть?» — «Что же в этом особенного?.. Почти все женщины, которых проигрывали мужья, с легким сердцем шли к победителям…»

Словно мурлыкала — приводила бесспорно достоверные исторические примеры — сбивчиво и торопясь, но все же упорно упорствуя в своем желании высказаться: героинь помянуть поименно вопреки вкрадчиво — наступательным действиям с моей стороны.

В этот раз мы были чересчур болтливы. Вместе и уронились.

«Бюст из бронзы, — спросил я зачем-то, — он чей?.. для кого?» Прошептала: «Терентьева бюст».

Мы прилипли друг к другу, сплелись и больше не занимались бессмысленными разговорами.

Под утро мне приснился сон… Скалистый остров…

Надо открыть. Итак, это случилось утром; то, что случается утром, менее всего походит на сон. Надо открыть, Юлия. Звонок. Не открывай. Нет, надо открыть, Юлия. Зачем? Ну как зачем? разве не надо? А ты думаешь, надо? А разве не надо? А ты думаешь, да? Да, Ю. Она спряталась у меня на антресолях. Меня нет. Я отворил дверь, и действительно — он.

Нет, просто если звонят, надо открыть. Вот и вся философия.

«Наконец-то, — промолвил Долмат Фомич, войдя и сняв шляпу. — Слава Богу, нашел. — Он повесил шляпу на ручку двери (перед отъездом Екатерина Львовна продала вешалку). — Я уже испугался за вас».

Я молчал. Не надо за меня пугаться. «Где же вы пропадаете? Почему не посещаете наши обеды? Зачем вас нет вместе с нами?» Молчу. «Плохо, голубчик, — стыдил Долмат Фомич, — мы к вам с открытым сердцем, а вы?.. Вы нас игнорируете… Ведь это так называется… игнорируете!.. После всего, что между нами произошло… („А что, собственно, между нами произошло?“) …так поступаете с нами?.. Ай — яй — яй. Вы же член Общества, Олег Николаевич!»

Мы стояли в прихожей. Он ждал, что я скажу. Ничего не скажу. «Ну ладно, ладно, не обращайте внимания … Это я вас, как старший товарищ… Должен ли я как старший товарищ? — засмеялся: мол, должен. И добавил серьезно: — Я ведь вижу ваш рост».

И, подумав, сказал: «Мы ведь все, Олег Николаевич, видим… Какой вы духовной жизнью живете… — Обвел взглядом прихожую. Но почему в этой квартире?»

Странный вопрос. По идее мне следовало извиниться за то, что у нас не убрано. «Нет, я не затем пришел, чтоб вас упрекать. Я к вам по делу, как вы сами, наверное, догадались. Видите ли, временно отсутствует курьер, помните нашего курьера?.. Так вот я за нее. Лично вам — из рук в руки. Никому не доверил. Сам. Сам принес». — Он достал конверт.

«Что это?» — произнеслось мною. «Приглашение. На заседание. И не говорите, что не сможете прийти!.. Мы ждем вас». Я промычал: «Мммм». — «Никаких „мммм“. Придете, вы обязательно придете. Вы нам нужны. А мы нужны вам. Вы многое поняли и поймете еще больше. Как вы все — таки похудели!.. Совсем себя не бережете!.. Вы опять ничего не едите!»

«Ем», — сказал я машинально.

Он положил руку мне на плечо, дружески сжал, я отстранился, я спросил неприветливо, почти зло: «Наверное, кофе хотите?» У нас не было кофе, был чай. Он не хотел. «Нет, не буду вас отвлекать. — Однако прошел в комнату. — А хозяйка-то где? — И, не дожидаясь ответа, Долмат Фомич выдохнул: — Ах, да! Извините».

Что «да»? Что «извините»? Мы оба смотрели на лестницу, на антресоли.

Ну? Чихни, кашляни, шевельнись, урони пепельницу, она лежит на матрасе. «У вас мыши?» — «Нет, это я, Юлия». — И вышла бы, спустилась бы вниз. — «Прости, Долмат, ты сам все видишь. Вот так». И он бы увидел. Вот так. А я бы сказал: «Долмат Фомич, хватит ломать комедию, мы не хотим вас обманывать». И: «Это любовь?» — спросил бы он. «Это жизнь», — я бы ответил.

«Послушайте, жить в этой квартире вам никак нельзя. Вы достойны других жилищных условий. — Долмат Фомич брезгливо оглядывал стены, пол, потолок. — Надеюсь, вы порадуете нас новыми кулинарными изысканиями. Общество ждет от вас изысканий. Мы вас любим и бережем. Будьте уверены, мы поместим ваш опыт в очередной номер газеты».