Омар Суфи - Власть и страсть

Когда официальная беседа закончилась и дипломаты вышли из кабинета, Роджер попросил Аршамбо о короткой приватной беседе. Они вышли из здания министерства и сели в кафе, где Роджер рассказал Аршамбо о просьбе Дешампа провести расследование аферы с Эйфелевой башней и возможной вовлеченности Эмиля Рума в это дело.

Аршамбо немного подумал, внимательно разглядывая Роджера.

— Почему Дешамп, мой хороший приятель и сосед по приходу, обратился к вам? — спросил француз. — Мог бы и сам спросить у меня напрямую.

— Наверно, стоит спросить его самого об этом? Наверно, у вас там, в приходе, много чего общего, — несколько многозначительно ответил британский дипломат.

Люк Аршамбо опять внимательно посмотрел на Роджера Кларка и задал еще один вопрос:

— И почему вы согласились ходатайствовать? Как понимаю из вашего разъяснения, Дешамп совершил, так сказать, определенную этическую и, возможно, политическую ошибку.

— Вы ему отказали бы, если бы он обратился к вам непосредственно?

— Как знать? Я мог бы помочь ему… Теперь даже неловко… в это дело вмешивается иностранный дипломат, хоть и дружественной страны.

— Значит Дешамп не был уверен, что вы примите его предложение…

— И все же, вы не ответили на мой вопрос — зачем вам просить об этом?

— Мне интересен Эмиль Рум. Я как-то интуитивно чувствую, что он в центре всех этих событий… Помните, я вам рассказывал про него, Лемера, Эйфелеву башню…

— Ладно, я займусь этим вопросом, но как бы невзначай…

Уже позже в посольстве Британии, обсуждая встречу в министерстве, Роджер решился дать некоторую информацию об афере с Эйфелевой башней Джону Пококу. В силу того, что Роджер сам участвовал в так называемой встрече инвесторов, сообщив об этом коллегам и позже рапортовав устно начальству, то есть послу Берти, он тем самым сложил с себя ответственность за вовлеченность в мероприятие. Главное правило бюрократии — сообщить начальству важную информацию. Пока ты ею единолично владеешь, ты за нее ответственен. Естественно, Роджер ничего не сказал о просьбе Дешампа к Аршамбо и о личной вовлеченности французского депутата в это темное дело, сославшись на «ходят слухи». Реакция Джона Покока была предсказуемой:

— Напиши небольшую записку в Лондон, указав на неподтвержденные источники. Ты был на мероприятии по приглашению. Так что с тебя никто ничего не спросит. Это раз. Во-вторых, никто из верноподданных короля не пострадал, то есть я имею в виду граждан Соединенного Королевства. Ну, а в-третьих, надо все перепроверить насчет Эмиля Рума — его прошлое в первую очередь. Попроси Аршамбо выслать тебе файл, — ну, для передачи британской полиции. Может у Скотланд-Ярда тоже есть что-то на этого типчика.

Через несколько дней он получил от Аршамбо полный файл с информацией об Эмиле Руме. Важным было то, что жандармерия обнаружила, что на имя Эмиля Рума из Берлина была выслана телеграмма следующего содержания: «НАШЕЛ ВЕЛИКОЛЕПНОГО СПЕЦИАЛИСТА ТЧК НАДО СРОЧНО ЗАКЛЮЧИТЬ КОНТРАКТ».

Обсуждая опять это дело с Пококом, Роджер отметил:

— Конечно, это все косвенные доказательства. Но мы точно знаем теперь, что он получил телеграмму из Германии, правда, от частного лица.

— Не будут же ему государственные органы Германии писать открыто? — бросил Покок.

— Да они вообще не стали бы открыто ему ничего писать или посылать, — отметил Роджер. — Но я все больше и больше подозреваю Эмиля Рума.

Интересно, что в информации Люка Аршамбо содержалась пометка о том, что буквально пару месяцев назад Эмиль Рум сделал пожертвование в поддержку исследований Марии Кюри в Сорбонне.

На очередной уик-энд Роджер встретился с Гертрудой и застал ее в плохом настроении. Развернутая анти-германская кампания в прессе после событий в Нанте ее угнетала.

— Вроде только в прошлом году улеглась истерия с делом Дрейфуса, как опять все пишут о немецких шпионах во Франции.

Роджер решил несколько сменить тему и спросил ее:

— Ты слышала про немцев с Кавказа?

— Кавказ? Где это?

— Юг России, на границе с Персией.

— Про немцев в России слышала, они туда переселились еще в восемнадцатом веке.

— Я про это читал.

— А зачем ты спрашиваешь? Я — немка, поэтому?

— Нет, дорогая! Ну… отчасти, да.

— Да или нет? Хотя мне уже становится все равно. Я — немка на все сто процентов, — несколько раздраженно заключила Гертруда.

Роджер понимал ее, и постарался успокоить:

— Мне все равно, кто ты. Я тебя… люблю…