Борис Фаин: Вахтовый поселок

— И в базовом то же самое! Пацаны, до часу в футбол гоняют.

— Потому что видно! — вставил Завьялов.

— Да что ты говоришь? — засмеялся Довбыш, и его дружно поддержали.

Затихал поселок в истоке новых суток.

Обычно Нина шла в общежитие, поднималась на второй этаж по скрипучей лестнице и еще долго переговаривалась с соседками по комнате — Ритой и Олей, коренными в отличие от нее сибирячками, считавшими своим святым долгом просвещать ее во всем, что касалось тайги, белых ночей, лежневой дороги и разнообразного, пестрого, бойкого народа в вахтовом.

А народ здесь менялся. Однако Нина памятливая, любопытная, уже знала уйму людей и угадывала закономерность, с которой возвращались в вахтовый из базового города работники разных служб: вышкомонтажники, строители, операторы, а также медчасть, повара и даже буровики, которые и не жили в самом вахтовом, а гнездились в семи километрах от него, будто боясь расстаться со своей ненаглядной буровой. Одних она знала только в лицо, с другими едва здоровалась, третьи, бывало, исчезали настолько, что почти забывались, но все равно поток людей, с которыми так или иначе делала одно дело, был неистощим, и это было интересно. «Девчонки, — говорила она, — за всю жизнь там, на западе, не увидала бы столько всего!» Рита и Оля, любуясь этой ее непосредственной и искренней привязанностью к Сибири, то поддакивали, то спорили, и вся троица в полуночных разговорах сближалась, что было, кстати, в суровых, порой изматывающих буднях вахты.

Однако сегодня Нина осталась в комнате одна: девчонки в ночь дежурили в тайге на ДНС — дожимной насосной станции. Она попыталась сразу заснуть, но это ей не удалось: не могла привыкнуть к белым ночам. Нина взяла куклу, в шутку подаренную ей в день окончания техникума, и стала ее баюкать, пока не уснула сама… «Спала как убитая», — сообщила бы она наутро соседкам, окажись они рядом. Но Риту и Олю еще предстояло забрать с вахты. Возил вахтенные смены в тайгу и обратно Павел Завьялов. При всей своей говорливости он оставался исключительно сдержанным с ней, Ниной, и только вчера его вдруг прорвало. Потому что лето пришло в тайгу, лето! И сокращалась вахта в тайге. И останавливался транспорт. И Паше надо было возвращаться в город…

Утром, еще до первого стрекота вертолета, Нина вышла из общежития и по приподнятому над почвой деревянному тротуару побежала в столовую. Над тайгой гремело радио. Поселковый радист если сам что-нибудь не объявлял, то включал свои пластинки, и теперь разносилось чудное, давным-давно знакомое:

Спой мне песню, как синица

Тихо за морем жила…

От внятных этих слов у Нины защемило сердце, она даже сбилась с шага и тут же, совладав с собой, резко побежала. Надо, надо было уже маме написать. То не писала, испугавшись своего внезапного знакомства с одним человеком — все было до того непривычно, неопределенно, настолько захватило ее, что она долго не могла навести порядок в душе, — куда уж тут писать? Ведь если писать, то по дурацкой правдивости натуры она б не удержалась и написала бы и про это, что было как раз ни к чему. Потом она немного приболела — и опять, не умея врать, удерживалась от письма, дожидаясь лучших времен. То у нее случились неприятности со скважинами, вернее, со сто восьмой, которую поставили на ремонт, и она с технологом Мишей Бочининым переживала, тревожилась, возвращалась поздно и, усталая, валилась на койку. Ну а теперь какое-то спокойствие, теперь можно и написать.

В столовой было шумно.

Он сидел спиной к входу и уже пил чай. Едва она вошла, сразу повернулся, будто почувствовав ее. Нина кивнула. И взяла пластмассовый поднос.

Сколько они не виделись? Впрочем, какое это имеет значение? Она ощутила мертвенное, холодящее спокойствие. Она как бы и забыла сразу, что он здесь. Ела с аппетитом, с удовольствием. Так и надо есть всегда, каждый день, говорила она себе. И еще сообразила: до обеда далеко, обед в тайгу могут и не привезти по такой лежневке, дадут сухим пайком, а идти к буровикам не всегда хотелось. Буровики работали рядышком, но она все-таки не желала быть навязчивой, хотя бурмастер Никифоров и говорил: «Нинка! Ты это… не дури! Или язву нажить хочешь? Ты давай шагай — борща хватит!» Буровики работали в полутора километрах от куста нефтяных скважин, которые обслуживала Нина. Иногда, если она не шла, Никифоров стрелял из ракетницы или присылал за ней огромную мощную машину «Урал». Однажды, когда она не явилась в урочный час, на «Урале» приехал он… вывалился из кабины, рослый, веселый, из-под шапки выбивались кудри ярко-рыжих волос, а золотистая окладистая борода была умело пострижена, что-то под гул мотора прокричал, чем-то польстил, сказал, что повариха Марьямовна на нее злится, всю недолгую дорогу к буровой раскрывал ей суть работы буровиков, и она удивлялась ему — сильному, таежному, знающему жизнь и умеющему объяснить ее легкими, понятными, щедрыми словами. «А почему я вас раньше не видела?» — «В столице пребывал. Институт кончал, диплом защищал, обмывал…» — «Какой институт?» — «Нефтелавку!» — отшутился он и захохотал, откидывая крупную, в мохнатой шапке, голову.