Юлий Дунский - Красная площадь

К этому времени дрезина уже почти добежала до нашего берега. Но бомбы разломили мост пополам, и та половина его, на которой была дрезина, накренилась, пошла вниз, повисла над водой отлогим скатом.

Дрезина попятилась назад по этому скату медленномедленно. Карпушонок и Уно изо всех сил налегли на рычаг, пытаясь погнать ее вперед. Капли пота, крупные, как горох, катились по их лицам.

А комиссар лежал по-прежнему спокойно, ничего не зная, ничего не боясь.

Из уважения к усилиям людей дрезина секунду постояла на месте, но потом все-таки заскользила вниз, набирая скорость, словно салазки с ледяной горки. Она доехала до зазубренного обрыва и рухнула в воду с десятиаршинной высоты…

А бронепоезд продолжал воевать. Искалеченный, с заклиненными башнями, полуслепой — он все равно поливал врага огнем.

Два колчаковских броневика чернели в поле грудами обгорелого железа. Третий носился с пулеметным лаем вдоль бронепоезда, не решаясь приблизиться к раненому, но еще опасному зверю.

Матрос Володя стоял в тесной башенке и бил по этому броневику из пулемета. Он сосредоточенно садил очередь за очередью. И когда бронеавтомобиль вдруг скособочился, закрутился на месте, закопченное Володино лицо осветила короткая улыбка.

Но у колчаковцев имелось в запасе еще одно средство, чтобы одолеть упрямый бронепоезд. С белой стороны по рельсам выбежал на «Варяга» товарный паровоз. Когда между ними осталось саженей двести, колчаковский машинист вылез на подножку, прыгнул, перекрестившись, и кубарем покатился по земле.

С пугающим протяжным воем — гудок специально был закреплен намертво — локомотив врезался в бронепоезд. Взорвались паровозные котлы, в небо ударили два белых столба пара. Полезли друг на друга вагоны, гондолы — и все, что могло гореть, забушевало пламенем.

Матроса Володю зажало в башне погнувшейся бронеплитой. Он попробовал выбраться, но только застонал от боли: ноги его крепко стиснул железный капкан.

Володя потянулся к пулемету — и не смог, не достал рукояток всего на вершок…

Молчали орудия «Варяга». Горела черным пламенем масляная краска на броне. Со всех сторон сбегались к пожарищу осмелевшие колчаковцы.

Так погиб матрос Володя и с ним весь экипаж «Красного Варяга».

На высоком лесистом берегу — там, где три дня назад начдив с комиссаром вели разговор о наступлении, — теперь съехались пять конных: Кутасов на своем Мячике и еще четыре командира.

Рядом, прямо на земле, сидели связисты с полевыми телефонами. Никто не говорил ни слова, и кругом все было тихо. Тихо текла река, беззвучно стригли воздух ласточки-береговушки.

И вдруг началось.

Затрещали заранее подрубленные деревья, повалились ничком, и стали видны спрятанные за ними трехдюймовки. Ударил первый залп, из пулеметных гнезд открыли огонь через реку «максимы», «льюисы», «кольты». Весь наш берег ожил, сплошь покрылся фигурками в буденовках и серых шинелях.

Бойцы выкатывали из рощи широкие плоскодонные лодки-шитики, спускали их по жердям-покатям к воде и сами на ходу кувыркались через борта в эти лодки.

Делая стая плоскодонок поплыла от нашего берега к чужому. Появились и катера, до поры таившиеся под бурозелеными маскировочными сетями. Конвоируя десант, они били по колчаковцам из палубных пулеметов.

Кутасов, по-прежнему в седле, наблюдал за ходом операции со своей высотки. Отсюда было похоже, будто на реке идут веселые лодочные гонки. Только взметывались время от времени над водой белые фонтаны, и пробитая осколками лодка переворачивалась, всплывала кверху брюхом, как мертвая рыбина.

Но все равно — первые шитики уже ткнулись тупыми носами в песок. И бойцы, поднимая над головами винтовки, с нестройным радостным «ура» полезли на вражеский берег.

Белые окусывались, как могли. Свистели над рекой пули, жужжали осколки. Кутасовскому коню это не нравилось. Он морщил горбатый нос, перебирал ногами.

Поглаживая твердую теплую шею Мячика, начдив смотрел, как наш авангард закрепляется на белой стороне.

Пустые плоскодонки — это было придумано и разучено заранее — выстроились шеренгой поперек реки. Саперы, торопясь, укладывали поверх шитиков брусья — делали настил понтонного моста.

…И вот уже по этому мосту двинулись с нашего берега орудия, броневики.

В висках у начдива стучали барабаны, в сердце пели звонкие военные трубы, кипела, клокотала радость полной удачи. Вот для таких минут — редких и неповторимых — живет полководец. В них награда за все — за риск, за жестокие решения, за многие вины перед собой и другими людьми.