Юлий Дунский - Красная площадь

На железнодорожной ветке стоял под парами бронепоезд. Похожий на утюг, весь закованный в железо паровоз дышал черным дымом. В затылок ему пристроились два вагона — блиндированные, с орудийными башнями. Впереди паровоза имелась, как полагается, платформа с балластом, шпалами и рельсами, а к хвосту бронепоезда была прицеплена дюжина гондол — товарных вагонов без крыши. В них должен был разместиться десант.

Комиссар Амелин стоял на подножке. Рядом с ним на стальной стенке вагона было выведено название бронепоезда: «Красный Варяг». Комиссар проводил беседу: отвечал на вопросы Беспощадного пролетарского полка.

— А правда, что в Америке тоже революция загорелась?

— Нет, товарищи, в Америке пока нет… А вот в Венгрии точно — советская власть. И у немцев в Баварии — тоже.

— Товарищ комиссар, — спросил знакомый Амелину тщедушный красноармеец Шамарин, — как там товарищ Ленин? Как он сам себя чувствует? Пульки-то, которые в него стреляли, были не простые, а отравные.

— Я тоже слыхал. Но точно сказать не могу. А здоровье у товарища Ленина хорошее. Это я видел своими глазами.

— А про нас он не поминал? Мы ведь с ним знакомцы, — сказал Камышов и сам смутился. — Я, конечно, понимаю, не до нас ему. Но, может, ненароком, шутейно: как, мол, они там, щучьи дети? Присягу исполняют?

— Нет. Про это разговора не было, — ответил Амелин серьезно.

Подъехал «даймлер», остановился поодаль. Из него выбралась Наташа и пошла к бронепоезду. Комиссар заторопился:

— Товарищи, еще вопросы есть?.. Нет? Тогда все. Он спрыгнул с подножки и стал протискиваться через толпу навстречу Наташе. Она шла к нему с потерянным, отчаянным лицом. Амелин протянул обе руки и стиснул ее ладошки, холодные, как две льдинки. Они отошли в сторону, к тоненьким вербам.

(Кутасов сидел в «даймлере», оперев подбородок на эфес сабли, и пристально смотрел на комиссара и свою жену.)

Опомнившись, Амелин выпустил Наташины руки.

— Это что такое? — сказал он, как мог бодро. — Почему похоронный вид?

— А чему мне радоваться? — с трудом выговорила Наташа.

От бронепоезда к ним подходил матрос Володя — ничуть не изменившийся за год. Так же аккуратно были подстрижены усики, с одного боку болтался, кортик, с другого — низко, по-флотски, подвешенный наган. С Наташей матрос поздоровался дружелюбным кивком, а Амелину сухо сказал:

— Товарищ комиссар, можно тебя на короткий момент?.. Осталось восемь минут. Я гружу десант. Разрешаешь?

— Конечно.

— И еще. Ты теперь мой начальник. Я это понимаю. Конечно, мы с тобой думаем по-разному, но у нас обоих мысли высокие… Прошу тебя об одном: внутри бронепоезда я хозяин. Я там завел ослепительный флотский порядок. Бьют склянки, ребята стоят вахту… И ты мне в этом не мешай.

— Согласен, — пожал плечами Амелин и не удержался, спросил: — А как же анархия при такой дисциплинке?

Матрос обиделся совершенно по-детски:

— Я для пользы дела временно отшагнул от своих принципов. Для пользы твоего большевистского дела!.. А ты сумел меня этим укорить. Как это глупо тебя характеризует!..

И он отошел. А Наташа, теребя веточку вербы, сказала:

— О чем вы говорите… Господи, как вы можете сейчас о пустяках…

— Наташа, кончайте панику, — приказал Амелин, силясь улыбнуться. — Будто на год расстаемся… Ну, хотите, открою военную тайну? Мы начнем наступление, а вы нас догоните. Только давайте поскорей, а то соскучусь…

— Да?.. Ну, хорошо… Тогда хорошо, — повторяла Наташа, а сама глядела не на Амелина, а на вербу, на пушистые жемчужно-серые шарики, облепившие ветку.

— Когда я была маленькая, — ни с того ни с сего сказала она и осторожно тронула пальцем пушистый комочек, — я их обрывала и в коробок… Это были мои кролики. Я их… я им… травку стригла…

И вдруг Наташа заплакала, никого не стесняясь, громко и пронзительно.

Грузившиеся в гондолы красноармейцы оборачивали головы — поглядеть. Амелин стоял, не зная, что сказать: самому хотелось плакать.

(А Кутасов по-прежнему сидел в автомобиле, опершись на свою саблю, покусывал кожаный темляк и не смотрел в ту сторону, откуда доносился Наташин плач.)

…«Красный Варяг» тронулся в путь. Стонали рельсы под тяжестью бронированной махины; над бортами гондол торчали головы и прощально машущие руки.

Наташа медленно шла к «даймлеру». Раза два она оглянулась на бронепоезд: не видать ли Амелина. Но его не было. На подножке первого вагона стоял матрос Володя и картинно махал бескозыркой.