Владимир Петров - Яловые сапоги

Они сидели и спокойно беседовали, и каждый из них мог одинаково вежливо встать и сказать: «Не пора ли идти спать?» Но они этого не говорили, так как считали разговор интересным и важным, а со сном в таких случаях всегда можно повременить.

Даня с сожалением думал, что все-таки радость его оказалась преждевременной и неполной и что если бывают две радости, то приходится выбирать одну из них, потому что другая будет мешать первой. Наверно, обе они не вмещаются в Данином доме, и, когда приедет мама, старшему лейтенанту придется подыскивать новую квартиру. Это не трудно: стоит только объявить в классе, и любой из ребят уведет Леонида Кузьмича к себе. И тогда, наоборот, Даня им будет завидовать. Ну почему так получается?..

У Дани лицо до обидного круглое. Дядя Миша — мамин брат, приезжая в гости и подвыпив, всякий раз подзывал к себе Даню, больно давил пальцем на кончик носа и говорил, что, ежели в данную точку поставить ножку циркуля и сделать оборот, получится идеальная окружность: вот такое было у Дани лицо. Дядю Мишу Даня не то чтобы не любил — дядя Миша просто был для него скучным человеком, который ничем не интересовался, кроме своих землемерных дел. Он говорил, что «жизнь и людей меряет только на свой аршин» и никаких других измерений не желает знать.

Именно из-за круглой физиономии ребята прозвали Даню Луной. И хотя прозвище, в общем-то, было необидным, Дане оно не нравилось. Он считал, что лучше быть Камбалой, как Витька Певцов, или даже Малявкой, как Генчик Мавродий. Правда, после того как на Луну запустили космическую ракету, Даня стал терпимее относиться к своему прозвищу.

Только маме Данино лицо нравилось. Хотя ей оно напоминало не луну, а почему-то солнце. «Солнышко», «солнцеликий» — так она называла Даню в своих редких письмах. И еще она говорила, что лицо у него «лучистое», «излучающее радость бытия». Это все было не очень понятно, и потому Даня довольно снисходительно относился к восторженным материнским словам.

Даню необычайно поразило, когда назавтра Леонид Кузьмич, заглянув в комнату, разбудил его словами:

— Подъем, солнцеликий!

Даня мигом вскочил, уселся на постели и, протирая глаза, мучительно старался сообразить: почему? Почему он так назвал его? И, наконец, кажется, понял.

— Значит, бабушка уже пришла?

— Нет, — сказал Леонид Кузьмич. — Еще не пришла. Но скоро придет. А к ее приходу мы должны быть в состоянии полной готовности. Так что вставай.

Даня чувствовал, что настроение его совсем испортилось. И только из-за одного этого слова. Неужели даже незнакомому человеку это сразу бросается в глаза? Он, наверно, похож на головастых уродцев, которых рисуют на асфальте девчонки-первоклассницы.

Одеваясь, Даня угрюмо сопел, и потом, когда они вдвоем умывались во дворе под старинным бронзовым рукомойником, он не проронил ни слова, исподлобья поглядывая на мускулы Леонида Кузьмича. Единственное, что его немного отвлекло и заинтересовало, так это большое мохнатое полотенце гостя, разрисованное яркими диковинными птицами. Но и на него Даня взглянул только краешком глаза, тут же недовольно отвернувшись.

— Что-то ты не в воскресном настроении сегодня, — прищурился Леонид Кузьмич. — Явно отсутствует бодрость духа. Уж не заболел ли?

— Не… — уныло протянул Даня.

— Ну тогда, значит, обиделся на меня. За что?

Даня сконфуженно помедлил, делая вид, что занят обтиранием. На самом деле он думал, как ответить: честно и прямо или схитрить, сослаться на какой-нибудь пустяк? Вообще-то у них намечается дружба, а при дружбе обманывать нельзя. Кроме того, не стоило обострять отношения еще и потому, что после завтрака предстояла совместная прогулка, а это было делом очень заманчивым.

— Вы меня так не называйте, дядя Леня… — пробубнил Даня, стараясь не глядеть ему в глаза: — Ну, этим словом…

— Солнцеликий?

— Ну да…

— Чудак человек! — весело рассмеялся Леонид Кузьмич. — Да это же прекрасное слово! Поэтическое. Если хочешь знать, в Древнем Египте так имел право называться только фараон. А у ацтеков — сам бог. А тебе не нравится?

— А мне не нравится, — сухо сказал Даня. Ему в самом деле нисколько не нравилось это слово, придуманное мамой. Но ей простительно, она его мать, а что будет, если все станут ехидно величать его таким образом?

— И Древний Египет мне не нравится, — уже более миролюбиво продолжал Даня. — Там палками заставляли людей строить каменные пирамиды. Держали их голыми и кормили одним чесноком.