Станислав Рем: За тихой и темной рекой

Толстые пальцы Самойлова между тем продолжали перебирать листы со следами потёртости в местах сгиба. Господи, сколько же их у него… И паспорт, и санитарный табель, и письмо от какого-то М. Лузгина, и… А это ещё что такое? У полицейского глаза на лоб полезли.

Последним документом оказалось уведомление о том, что податель сего документа, господин Белый Олег Владимирович, является не кем иным, как штатным сотрудником канцелярии Санкт-Петербургского охранного отделения и, по личному поручению генерала Оскольского, направляется в Амурскую область с инспекционной проверкой. Надзиратель ещё более вспотел, отчего широкое лицо его налилось кровью, и трижды, не доверяя глазам своим, перечитал послание из стольного града Петербурга. По четвёртому, закрепляющему прочтению правая рука полицейского сама собой потянулась к козырьку фуражки:

— Приношу извинения, ваше бродь!

Олег Владимирович сунул бумаги обратно во внутренний карман цивильного кителя и потянулся за саквояжем.

— И всё-таки, сколько в вашем городишке аборигенов проживает?

— Обижаете, ваше благородие. — Самойлов хотел было предложить услуги в переноске вещей приезжего, оказать посильную помощь, но после таких слов передумал. «Пусть сам тащит, — решил в душе надзиратель. — Тоже мне, нашёл аборигенов». Однако оставлять вопрос без ответа не решился. — По последней переписи — тысяч сорок.

В голосе Василия Григорьевича невольно прозвучала гордость. Впрочем, на господина Белого она не произвела никакого впечатления. Молодой человек, услышав её, вновь тяжело вздохнул:

— Сорок тысяч… И это называется губернским городом?..

В сей момент младший надзиратель Штеменко подбежал к Самойлову и заорал, словно ему только что доложили, будто Василий Григорьевич неожиданно оглох:

— Всё в порядке, смею доложить! Ничего не пропало!

— Пошёл вон! — прошипел Василий Григорьевич и, так, чтобы не заметил приезжий, повернувшись слегка боком, показал подчинённому кулак.

Тот, вмиг осознав свою оплошность, тут же исчез в толпе.

— Господи боже мой! — между тем продолжал мыслить вслух гость. — Трамвая, естественно, в вашем захолустье нет?

— Простите, чего у нас нет? — Самойлов решил, что ослышался.

Естественно, Василий Григорьевич знал о том, что в мире существуют трамваи. Но, таким видом транспорта могли похвастать только столичные города. Даже в Хабаровске, центре Дальневосточного края и то не имелось ничего подобного.

Представитель столичной канцелярии между тем продолжал экзекуцию:

— А гостиница, или хоть какой-никакой постоялый двор имеется?

— Обижаете. — Самойлов незаметно расстегнул верхнюю пуговицу мундира и тут же застегнул её обратно, вмиг сообразив, что приезжему может не понравиться его внешний вид. Принесла же нелёгкая на его голову этого… — Гостиница «Манжини», к примеру, имеется. Очень солидное заведение. Рекомендую. Принадлежит французу, Луи Манжини. У Анисима Егоровича Лукьянова неплохое заведение. Пользуется большой популярностью. Опять же, «Кувшиновское подворье» Кондрашовской…

Столичный гость тяжело вздохнул:

— Достаточно. И в какой из них нет клопов?

— Да что ж вы такое говорите! Какие клопы! У нас с этим даже очень…

Господин приезжий как-то странно проник взором, глазами бутылочного цвета, в самые зрачки Самойлова, и тот понял: далее врать не следует. Несколько раз надзиратель для проформы хлопнул пышными ресницами, явно понимая, что более выгораживать владельцев гостиниц смысла нет, и произнёс:

— Поезжайте в «Мичуринскую». По крайней мере там ресторация неплохая.

Человек из столицы и Василий Григорьевич перешли через площадь на проезжую часть улицы. Людской гомон, лошадиное ржание, топот копыт по пыльной земле, запах свежего навоза, крики торговок — всё это разом обрушилось на приезжего.

— Это у вас что, всегда так? — прокричал гость в сторону полицейского.

— Нет, — замотал тот в ответ головой. — Раз в неделю. Когда пароход… А так тихо, спокойно.

Олег Владимирович приподнял голову и посмотрел вверх. Над городом висела странная завеса.

— Что это? Дым? — поинтересовался столичный житель.

— Нет. — Самойлов рискнул достать платок, который тут же стыдливо скомкал в кулак и быстро спрятал в кармане кителя, так и не решившись вытереть вспотевшую шею. — То, прошу прощения, пыль. У нас завсегда так, по лету, когда жара стоит. А дождик пройдёт, и — красота. Сразу свежо. И чисто. Главное, чтобы ливня не было. Тогда все дороги развезёт, ни одна повозка и версты не проедет.